Читать «Да здравствует мир без меня! Стихи и переводы» онлайн - страница 34

Виктор Леонидович Топоров

   Сама стихия Зла.

О кровь Христа! ведь неспроста

   Забагровела мгла.

Виясь, виясь – то возле нас,

   То удалясь от нас,

То в вальс изысканный пустясь,

   То нагло заголясь,

Дразнили нас, казнили нас —

   И пали мы, молясь.

Рассветный ветер застонал,

   А ночь осталась тут,

И пряжу черную свою

   Скрутила в черный жгут;

И думали, молясь: сейчас

   Начнется Страшный суд!

Стеная, ветер пролетал

   Над серою стеной,

Над изревевшейся тюрьмой,

   Над крышкой гробовой.

О ветр! вигилии твоей

   Достоин ли живой?

Но вот над койкой в три доски

   Луч утра заиграл,

Узор решетчатый окна

   На стенах запылал,

И знал я: где-то в мире встал

   Рассвет – кровав и ал.

Мы в шесть уборкой занялись,

   А в семь порядок был…

Но в коридорах шорох плыл

   Зальделых белых крыл —

То Азраил из тьмы могил

   За новой жертвой взмыл.

Палач пришел не в кумаче,

   И в стойле спал Конь Блед;

Кусок пеньки да две доски —

   И в этом весь секрет;

Но тень Стыда, на день Суда,

   Упав, затмила свет…

Мы шли, как те, кто в темноте

   Блуждает вкривь и вкось,

Мы шли, не плача, не молясь,

   Мы шли и шли, как шлось,

Но то, что умирало в нас,

   Надеждою звалось.

Ведь Правосудие идет

   По трупам, по живым.

Идет, не глядя вниз, идет

   Путем, как смерть, прямым;

Крушит чудовищной пятой

   Простертых ниц пред ним.

Мы ждали с ужасом Восьми.

   Во рту – сухой песок.

Молились мы Восьми: возьми

   Хоть наши жизни, Рок!

Но Рок молитвой пренебрег.

   Восьмой удар – в висок.

Нам оставалось лишь одно —

   Лежать и ждать конца.

Был каждый глух, и каждый дух

   Был тяжелей свинца.

Безумье било в барабан —

   И лопались сердца.

И пробил час, и нас затряс

   Неслыханный испуг.

И в тот же миг раздался крик

   И барабанный стук —

Так, прокаженного прогнав,

   Трещотки слышат звук.

И мы, не видя ничего,

   Увидели: крепит

Палач доску и вьет пеньку

   И вот Ошейник свит.

Взмахнет рукой, толкнет ногой —

   И жертва захрипит.

Но этот крик и этот хрип

   Звучат в ушах моих,

И ураганный барабан,

   Затихнув, не затих:

Кто много жизней проживет,

   Умрет в любой из них.

IV

В день казни церковь заперта,

   Молебен отменен;

Несчастный, бродит капеллан,

   Людей стыдится он,

И главное, нет сил взглянуть

   На Божий небосклон.

Нас продержали под замком

   До сумерек; потом,

Как спохватившись, принялись

   Греметь в дверях ключом

И на прогулку повели

   Унылым чередом.

Мы вышли старцами во двор —

   Как через сотню лет,

Одеты страхом; на щеках

   Расцвел мышиный цвет,

И боль была у нас в глазах,

   Какой не видел свет.

Да, боль, какой не видел свет,

   Плыла, как мгла из глаз,

Уставленных в клочок небес,

   Оставленный для нас,

Все видевший воочию

   И серый без прикрас.

Был час прогулки. Но никто

   Не смел взглянуть на Твердь:

Все видит совесть, а суды —

   Слепая пустоверть.

Он жизнь убийством осквернил,

   А мы – притворством – смерть.

Две казни намертво связав,

   Он мертвых разбудил —

И встали в саванах они,

   И те, кто их убил, —

И кровь на кровь взглянула вновь,

   Ударив из могил!

Мы – обезьяны и шуты —

   Угрюмо шли двором,

За кругом круг, за кругом круг

   Мы молча шли кругом,

За кругом круг, за кругом круг