Читать «Да здравствует мир без меня! Стихи и переводы» онлайн - страница 14

Виктор Леонидович Топоров

До двадцати семи.

   Она,

Его избранница из первых,

Была неважно сложена,

Но хорошо смотрелась в стервах,

Особенно когда весна

И из-под каждой миниюбки

В платочек экспортного льна

Чихают розовые губки

И провоцируют бздуна

На самурайские поступки.

Но оказалась холодна,

Хотя такой и не слывала,

Когда, в худые времена,

В нее полгорода сливало,

И лютый холод слова «мало»

И «денег», раз уж я жена,

Поэта жалил прямо в жало,

Губил в кормушке семена,

И между ними вырастала

Непонимания стена,

Хотя спала не с кем попало,

А исключительно с его

Друзьями лучшими. Скандала

Страшась, грешил на естество,

Не на себя же самого,

И на залетного нахала,

И непонятно от кого

Она почти уже рожала,

Когда он сделал финт ушьми

И сам завел одну интрижку,

Как заповедную сберкнижку

На предъявителя.

   Людьми

Он был сурово осуждаем

За неожиданную прыть,

Она звала его «мой Хаим»

И вознамерилась женить

И непременно в православной

И чтобы с нами Иисус,

Что было б славно и забавно,

Когда б не творческий союз,

Куда она явилась позже,

Примерно через восемь лет,

Сказав, что жить с жидовской рожей

Не позволяет партбилет

И лучше с Ваней на рогоже,

Чем на Пицунде с пархачом,

И что стихи его, похоже,

Судите сами, строгачом

Попахивают, если даже

Не исключеньем и тюрьмой,

Стихи и впрямь бывают гаже,

Но редко.

   Вот вам, милый мой,

Пушкинианские блондинки,

Ему шепнула антре ну

На рукосуйном поединке

Редактор научпоп.

   Жену,

В его минуты роковые,

Он взял в редакции впервые,

Что означало новизну

Возможностей и ощущений,

Он визжала: всё помну,

Не жаль колгот, не жаль коленей,

А он щипал свою струну

Двумя руками и страну

Родимую, унылый гений

На честном поприще козла,

Победно познавал: светла

В амбивалентности явлений,

В бинарности Добра и Зла,

В слиянье мук и наслаждений.

Она тогда же понесла

Его, как малого ребенка,

Как новорожденного, в загс.

Ждала водчонка и тушонка,

В клозете пикал пипифакс,

Тахты пружинистая тяга

(Рывком раздвинь ее, мой X.!)

И белоснежная бумага

Данаей жаждала стиха.

Меж тем амуры Пизистрата

Шли в гору. Дамы из Лито,

По предъявлению мандата,

Ему давали и в пальто,

Американки воровато

Ловили первое авто,

И даже дочка депутата,

Грозя, ему из автомата

Порой шептала кое-что.

Стихопродавец Пизистрат,

Под псевдонимом Хаим Юрий,

Успехов и в литературе

Добился в те же пятьдесят.

Но скромность свойственна натуре

Стихопродавца: пригласят,

Порассуждает о культуре,

А пригласят – про поросят, —

Расскажет о душевной буре,

О вихрях чувств, о воплях фурий,

О греческой архитектуре

В районе здешних эстакад,

О том, что как еврей он рад

Приросту в теле эскалопа,

Хотя, конечно же, Европа…

Европа – девка, Пизистрат.

А мы с тобою знаем девок

Отнюдь не с лучшей стороны —

И долгих дам, и однодневок.

Тебе и мне они нужны

Лишь для лирических распевок.

Тебе заплатят в фунтах, в левах

Из государственной казны

В окошечке для «старых левых».

Моим же виршам – нет цены.

Ночь Нечета

Определенный генотип

Подвержен выживанью в самых

Немыслимых душевных драмах.

Антисемитский перегиб?..

Резиновый воздушный замок,

Резиновый и надувной,

Скакавший, словно заводной,

Скакавший, выходя из рамок,

Равно со мной и не со мной,