Читать «Гуманная педагогика» онлайн - страница 24

Вот написали (в местной газете), что тихий профессор Хуа — реакционный нехороший профессор. Таким теперь и умрет, если не напишут обратное.

Так что, цин цин, не беспокойтесь.

Вера вполне могла остаться в Северной стране, никто ее оттуда не гнал, но сама добралась до Харбина. Как это зачем? У меня муж в Китае, Гришка должен расти при отце, все-таки я дочь генерал-майора.

Приходил Арсений. Пили подогретое вино.

«Ты пришел ко мне проститься. Обнял. Заглянул в глаза, сказал: «Пора!» В наше время в возрасте подобном ехали кадеты в юнкера. Но не в Константиновское, милый, едешь ты. Великий океан тысячами простирает мили до лесов Канады, до полян в тех лесах, до города большого, где — окончен университет! — потеряем мальчика родного в иностранце двадцати трех лет. Кто осудит? Вологдам и Бийскам верность сердца стоит ли хранить?.. Даже думать станешь по-английски, по-чужому плакать и любить…»

Задыхался, запивал слова вином.

«Мы — не то! Куда б не выгружала буря волчью костромскую рать — все же нас и Дурову, пожалуй, в англичан не выдрессировать. Пять рукопожатий за неделю, разлетится столько юных стай!.. — Делал очередной глоток. — Мы — умрем, а молодняк поделят Франция, Америка, Китай».

У Воейковых, у Ошаровых, у Зеленских — одни разговоры.

И там, и там (по разным поводам) цитировали Конфуция. Кто что.

«Трудно кормить женщин и подлых. Приблизишь к себе — становятся непослушными, отдалишь — начинают роптать».

Жаловались на иней. Нежная черепица крыш в изморози — это красиво, но сыро и холодно. Жаловались на комаров, которые в Харбине совсем дурные. Холодно, а они кусаются, никак не пропадут. Обсуждали бесконечную войну в России. Ну никак не кончится. Мы ушли, а война никак не кончится. Кто там воюет? С кем воюет? Из Харбина война в Северной стране казалась уже столетней.

Возмущались статьей в «Гун бао».

«Таких тварей, как старики, нам, молодым, выносить трудно».

Если даже в Китае начали так писать о стариках, значит, что-то и тут сломалось.

«Ходит такой старик с вшивой косой на голове, как дикий памятник старины. По стойкости сопротивления болезням нет ему равных. Скоро все вокруг будет занято одними стариками».

Но о чем бы ни говорили, все заканчивалось словами о возвращении.

Да, в Северной стране холод и неустроенность. Да, там постоянно стреляют.

Но там — родная речь. Там квартира с балконом на цветущую черемуху. Там окна распахиваются на бульвар — в русскую речь, не в китайское бормотание.

Да где же такое? В Москве? В Петербурге?

Нет, в Костроме, в городе детства.

Там каменные дома, деревянные избы, базары, церкви.

Там любую новость можно узнать (по крайней мере, так до недавнего времени было) из «Губернского календаря», или из «Костромского листка», или из «Губернских ведомостей».

Там масленица с блинами, государственный порядок, умные книги.

А вокруг площади с каланчой (до самых мелких подробностей помнил каждую деталь), вокруг памятника Ивану Сусанину мчатся тройки, запряженные в белые с коврами сани, одиночные рысистые выезды, дровни с наброшенными поверх соломы коврами. Гривастые, могучие лошади в бубенцах, в колокольцах, в лентах, фырканье, ржание, и тут же трусят в меру своих сил непритязательные савраски.