Читать «Группа крови (повесть, рассказы и заметки)» онлайн - страница 51

В таких обстоятельствах прошли десять, а потом и пятнадцать лет, как вдруг все опять поменялось. Из свободной планировки в районе Патриарших каменск-шахтинский герой своего времени вынужденно перебрался в планировку неизменную – небольшой дом с тонкими колоннами в лондонском районе Белгрэвия. Там как-то спокойнее… А в нашем подъезде отчего-то возбудившаяся ДЭЗ сделала капитальный ремонт, поставила домофон, запах почти выветрился, население радикально сменилось. В лифте постоянно ездят черноглазые дети, вежливо здоровающиеся по-русски, их матери при встрече смотрят в землю, а отцы появляются под вечер – ставят свои дорогие машины багажниками к входу и, серьезно пожав руку соседу, молча едут в лифте до своего этажа.

Во всех квартирах совершен евроремонт, мусор работяги аккуратно вынесли.

Рабочие и хозяева говорят на одном языке – понемногу на него перешел и весь наш квартал.

* * *

За прежними владельцами в подъезде остаются только две квартиры – моя и соседняя. В моей я живу один – жена, вслед за кошкой и собакой, переселилась на дачу, и так оказалось лучше всем четверым. А в соседней живет старый, когда-то довольно известный художник, сильно, конечно, пьющий, не соломенный, а настоящий вдовец – с год назад тому отдал он раку жену и с тех пор принялся за пьянство уж совсем бескомпромиссно. Квартира его, которую он всегда использовал и как мастерскую, теперь завалена подрамниками, рамами и засохшими кистями наравне с бутылками и заплесневелой закуской – а раньше баланс все же был в пользу художественных предметов.

Мы иногда выпиваем вместе, но не часто. Во-первых, я не могу выдерживать его темп спринтера – три стакана без интервала – и финиш. А я стайер… Во-вторых, разговаривать с ним не о чем, интересуют его только сугубо профессиональные вещи – материалы для акварели и масла, выбор которых сделался огромен, а он никак не может к этому привыкнуть, радуется. Я давно заметил, что мастера, поддерживающие традицию, – что художники, что музыканты, что даже наш брат-ученый – в беседе не привлекательны, поскольку ничем всерьез, кроме своего ремесла, не интересуются. Вот экспериментаторы, авангардисты, деятели современного искусства и сенсационной науки – те всегда готовы поговорить о своих теориях и концепциях. При том, что, как говорит сосед, этюдика школьного не напишут. «Шарлатаны», твердо, без сомнения и робости объявляет он приговор перед третьим стаканом, «и квадрат их знаменитый – главное шарлатанство». Возмущаться этой его кощунственной темнотою, «воинствующим обскурантизмом», как припечатал один культуролог – пил, как приличный человек, а потом понес модную чушь, – было бессмысленно. Кощунник уже спал, а проснувшись, остался на своей позиции и опять не желал выслушивать возражения…