Читать «Горькая соль войны» онлайн - страница 69

С небес на оставшихся в живых всегда смотрят те, кому в жизни не повезло.

Некоторых из них я знал по именам, о некоторых только слышал.

Осенью я пришел в школу и увидел свежевыкрашенные парты, на которых не стало видно казавшихся вечными надписей.

Асы

Подземный переход на улице Комсомольской. В переходе на аккордеоне играет пожилой человек, почти старик. Он одноног, но энергичен и бодр. Он в пиджаке, и на груди его красной эмалью отблескивают две Красных Звезды. К облицованной кафелем стене прислонены костыли. Перед аккордеонистом лежит шляпа, в которую сердобольные редкие слушатели бросают мелкие деньги.

В переход спускается группа туристов из Германии. Остановившись, они с любопытством наблюдают за исполнителем. Один из интуристов подходит к аккордеонисту и, мешая русские и немецкие слова, спрашивает:

— Серов? Ваня? Du?

Аккордеонист прекращает играть. Долго вглядывается в полное, сытое лицо немца, неуверенно спрашивает:

— Герхард Хольцхоф?

— Уa! Уa! — радостно кричит немец и переходит на русский язык. — Сколько мы не виделись, Иван? Тридцать лет?

— Тридцать два года, — поправляет его одноногий.

Они начинают оживленно беседовать на русском языке. В войну оба были летчиками, именно Серов в воздушном бою сбил немца. Прошлое снова оживает для них. Ладони их чертят воздух, повторяя давние маневры «мессера» и «лавочкина». Судя по жестам, Хольцхоф показывает, как мог бы уйти от русского летчика, Серов в свою очередь показывает, что он предпринял бы в результате маневра противника. Наконец, они успокаиваются.

Немец подбородком показывает на шляпу с мелочью.

— Что, Иван? Это и все, что дала тебе за твои подвиги власть? А у меня приличная пенсия. Оч-чень приличная, — подчеркивает он. — Вот я и прилетел, чтобы еще раз побывать в Сталинграде. Мы здесь работали до сорок шестого года — расчищали развалины и дома.

— Не хрена было бомбить, — угрюмо говорит русский.

Последующий разговор не клеится. Немец, растерянно улыбаясь, отходит к своим. Туристы галдящей толпой поднимаются по ступеням перехода.

Некоторое время русский угрюмо смотрит вслед своему бывшему противнику, потом поправляет звездочки на пиджаке, подхватывает аккордеон и резко сжимает его мехи.

— Пенсия… — неопределенно говорит он. Лицо его постепенно разглаживается, и он почти весело подмигивает окружающим.

— А все-таки это я его сбил, а не он меня, — говорит инвалид. — Это я заставил его говорить по-русски!

Он растягивает мехи, и подземный переход заполняет веселая мелодия, которую помнят только те, кто жил до войны. Смысл этой мелодии останется недоступным тем, кто никогда не воевал и не терял ног в последней, безнадежной и все-таки удачной воздушной атаке.

Ветеран

Каждый год утром Девятого мая, когда репродукторы на улицах начинали рвать воздух бравурными маршами, Сапегин открывал сундук, доставал полушерстяную гимнастерку, свинчивал с нее ордена, откалывал медали и принимался начищать потускневшие эмаль, бронзу и латунь приготовленным для этого асидолом. Под конец, любовно пройдясь по наградам суконной полоской, Сапегин неторопливо возвращал награды на свое место, вешал гимнастерку на грядушку железной кровати и садился к столу. Жена подносила ему граненый стаканчик прозрачного арбузного самогона, наливала в железную чашку янтарных щей, выкладывала на тарелку холодные и остро пахнущие огурчики в смородиновых листах. Этот день у Сапегина никто не мог отобрать. Сапегин поворачивался в угол, истово крестился на икону Николая Угодника, потом обращал свой взгляд на портрет генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина, вырезанный еще в пятидесятые годы из журнала «Огонек». Взгляд Сапегина оживал, он кивал головой в такт своим тайным мыслям, потом вождю и размашисто окидывал стаканчик в рот. Выпив самогон, он закусывал его хрустящим огурчиком, неторопливо хлебал деревянной ложкой горячие щи, ломая сухими мозолистыми пальцами ломоть домашнего ноздреватого хлеба. Закончив завтрак, Сапегин вставал, натягивал гимнастерку с позвякивающими наградами и выходил на улицу, сопровождаемый внимательным и печальным взглядом жены.