Читать «Горькая соль войны» онлайн - страница 30

Война неразборчива в средствах — голодом и мором, свинцом и пожарами она истончает тоненькую биологическую прослойку, позволяющую Вселенной понять себя. Наша жизнь похожа на слабенький родник, с трудом пробивающийся из земли. Кто не верит в это, пусть возьмет свою левую руку за запястье и ощутит, как пульсирует слабая струя крови, устремляющаяся в человеческое сердце.

Выжил — везение, остался невредимым — чудо. Дожил от грудничкового возраста до старости — чудо из чудес. Нашел свое место в мире — не чудо, нет, божественное провидение, пришедшее со струями речной воды, а скорее даже — дар хорошего человека, неизвестно откуда пришедшего и неведомо куда удалившегося.

Темны твои воды, батюшка-Дон…

Плакать уже не было сил.

И смотреть на детей спокойно она не могла. Дети лежали в сарае, прикрытые байковыми одеялами, но больше холода их донимал голод. Уже два дня она не могла ничего найти, поэтому сейчас сидела рядом со спящими детьми и с отчаянием смотрела в их усталые осунувшиеся лица.

Несколько дней они добирались до деревни, а когда пришли туда, то узнали, что тетка, к которой они шли, убита при штурме села, от всего двора остался лишь закопченный сарай, а в деревне хозяйничали полицаи, пришедшие вслед за немцами. Немцы ушли вперед, а эти остались — немецкий порядок наводить.

Славик сглотнул, зашевелил губами, зажевал сухим впалым ртом, она поняла, надо что-то делать.

Прикрыв хлипкую дверь сарая, она побрела по улицам, жадно втягивая носом воздух. От одной из изб пахло борщом и жареным мясом. Господи! Она остановилась, жадно нюхая воздух и не решаясь войти в дом, над которым висел флаг со свастикой в белом круге.

Дверь дома заскрипела, на крыльце показался крупный хлопец в черном овчинном полушубке. Покачиваясь, он перегнулся через перила, и его вырвало. Хлопец выпрямился, вытирая ладонью рот.

— Что, сучка, выставилась? — спросил он. — Мужика хочешь?

— Ради Бога, — сказала она. — Хлеба. Не за себя прошу, дети с голоду помирают.

— Хлеба? — весело переспросил полицай. — Нету хлеба! Ваш хлеб Сталин за Волгу увез. Иди отсель, гадюка, пока я винтарь в руки не взял!

— Дети, — снова тихо сказала она.

— Сталинские гаденыши, — с пьяной убежденностью сказал хлопец. — Нечем кормить, говоришь? А не корми. Вон Дон, там прорубей много, найдется гал и для твоих выкормышей. Иди, иди, не мельтеши, а то я тебя в кутузку посажу за попрошайничество.

«Господи! — с отчаянием подумала она. — Да за что все это мне? За что?»

Медленно она побрела прочь, не чувствуя стынущих ног.

На обмен давно уже ничего не было, а время настало такое, что люди дорожили продуктами и не спешили с ними расстаться. Особенно бесплатно.

Неожиданная мысль обожгла сознание. Она даже остановилась, чтобы скорее привыкнуть к ней. Полицай был прав. Справиться с мучениями и страданиями можно, надо только набраться решимости. Набраться решимости! Она ощутила, как ногти ее впиваются в мякоть ладоней. Набраться решимости! Господи, как все просто! Как просто все! Набраться решимости…

Торопливо, почти бегом она добралась до сарая, где спали дети.