Читать «Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера» онлайн - страница 58
Герхард Вальтер Менцель
Князь Кауниц, всемогущий министр, изъявил желание первым побеседовать с поэтом. Князь, державший в своих руках судьбы страны, повсеместно слыл поборником идеи «просвещенной» монархии, и у него Лессинга ждали на редкость доброжелательный прием и дружеская беседа.
День спустя за Готхольдом Эфраимом Лессингом была прислана дворцовая карета: познакомиться с ним пожелал молодой император. После смерти отца он, по настоянию матери, был допущен к делам правления, но его пристрастием были театр и изящные искусства.
— Здесь поговаривают, будто именно молодой император Иосиф хочет привлечь в Вену Лессинга, Клопштока и других, — заметила Ева перед аудиенцией.
Однако после приема Лессинг возразил:
— Об этом и речи не было.
— Ах, разве он не был столь же мил, как и министр, как князь Кауниц?
— Мил? Не то слово! Он был исключительно любезен, сказочно любезен!
— А вы, мой друг?
— Я отнесся к этому равнодушно.
То, на что втайне надеялась Ева, о чем она мечтала, вскоре стало чудесной явью: императрица Мария Терезия также удостоила Лессинга аудиенции в Хофбурге, хотя он и не добивался ее.
— Да это настоящий триумф! — воскликнула счастливая Ева. — Еще ни один немецкий поэт или ученый не удостаивался в Вене таких почестей.
Сгорая от нетерпения, она едва дождалась его возвращения и тут же накинулась на него с расспросами:
— Ну, как все прошло? Что там было?
— Была сцена, достойная комедии, любовь моя. Три раза подряд с разными интонациями я начинал было «Ваше величество, это…», однако мне, как тому заике в старом венском анекдоте, все три раза так и не удалось продвинуться дальше, ибо, громы небесные, она говорит одна и говорит непрерывно…
— Ах, я должна была вас об этом предупредить, — вставила Ева.
— Заодно уж вы могли бы мне сообщить, что она такая толстая и такая рябая. Мое изумление было бы не столь велико: ибо когда она — видимо, чтобы оказать мне честь, — уперлась обеими руками в подлокотники и при этом лишь слегка смогла приподнять свое тяжелое тело, меня так и подмывало подскочить и помочь ей.
— Удостоиться аудиенции ее величества — уже само по себе большая честь, любезный друг!
Лессинг невольно рассмеялся.
— Ну да! Человеку со стороны показалось бы в высшей мере странным увидеть, как бедный немецкий поэт выбрался из роскошной дворцовой кареты, как перед ним распахнулись все ворота и двери, как разодетый дворецкий самолично провел его через великолепную парадную залу, где один только вид шести или восьми гигантских люстр — несравненных шедевров ремесленного искусства — так поражали воображение, что лишь в приемной императрицы поэт пришел в себя…
— И что она сказала? — быстро спросила Ева.
— Она сказала — прошу не судить меня строго, если мне не удастся точно воспроизвести ее интонации, — так вот, она сказала: «Меня чрэзвычайно радует, что я могу привэтствовать вас здесь, в Вэне, мой дорогой господин Лэссинг». — «Ваше величество, это…» — попытался я ответить комплиментом на комплимент. Но она оборвала меня на полуслове: «Этот Вольфербиттель, где он, собственно находится?» — «Ваше величество, это…» — попытался я объяснить. «Но, кажется, не в Пруссии?» — перебила она. — «Ваше величество, это…» — произнес я в третий раз, но она тем временем приступила к экзамену.