Читать «Гномон» онлайн - страница 338
Ник Харкуэй
Была.
Те же прохладные пальцы, уверенные, знающие. Большой – у виска, чуть-чуть нажимает. Прежняя Стелла поцеловала бы меня. Новая еще осторожна. Она колеблется, затем отступает, и в этом пропуске – холодная пустота, призрачное касание упущенной близости. Она объясняет:
– Мегалос ведет нас в новый мир, и войти в него можно через врата понимания. Переход труден. Нас готовили к нему по картезианскому методу, который лежит в основе современности. Все реальное мы видим, как тени и золото – всякий шлак. Необходимо трудом изменить понимаемое. Лишь добровольно мы можем войти в новую Грецию, лишь через изучение и глубокую самоотдачу. Но ты, Константин, ты – неизбежен. Тебя наполняет божество, будто наш мир уже явился. Твой разум – современный, при этом ты – древность. Живая, активная, алчная. Ты – Орфей, спустившийся в подземный мир, но приведший не Эвридику, а Персефону или ее мать. И все же она ждет. Она обрушила мир в хаос и поспособствовала нашему делу, но остается с тобой. Быть может, она довольна. Быть может, она в плену. Быть может, ты ее сдерживаешь. Ты – шкатулка с секретом, и в тебе лежит то, чего больше всего на свете желает Николай Мегалос. В этом он для тебя опасен. Ты не свят, поэтому, наверное, подойдет любой мужчина, и ты можешь передать божество ему. Или он его заберет силой, вырвет из тебя в Чертоге. Это более подходящий путь. Пути старой Греции всегда окроплялись кровью.
Просто очешуительная идея.
– Он ее хочет.
Стелла пожимает плечами:
– Он верит, что призван к этому.
«Он верит». Не она. Не мы. Он.
– А если это не так?
– Это ересь.
Прозвучало так, будто я сделал за обедом неприличное предложение. Неприличное, но в чем-то привлекательное.
– Если я – Иерофант, должен понимать даже ересь.
– Второе не следует из первого.
– И все же.
Она цокает языком.
– Тогда он ошибается, и божество не предназначено ему. Ты – Иерофант. Так или иначе ты войдешь в Чертог. Это неизбежно. Нельзя составить модель вселенной, где это не произошло бы. Если Мегалос ошибается, это событие служит иной цели, а его попытки окажутся тщетными либо вредными, собьют поток сущего и будущего. В последнем случае, я полагаю, возникнет нестабильная ветка. Скорее всего, вся полнота пространства и времени рассеется как пар и мы исчезнем. Ты знаешь, как и я, Константин, что, выражая это словами, мы несем чушь.
Мы должны выражать числами. Да.
– И как мне найти его?
– Просто живи. Ты придешь на эту встречу. Неизбежно.
– Мне нравится думать, что есть выбор.
– Разумеется, есть выбор, и ты выбираешь встречу. Иначе произошедшее не могло бы произойти, а это невозможно.
– Даже внутри Чертога?
Она колеблется, затем ухмыляется:
– Не знаю, Константин. Правда, чудесно?
Она входит в дом, и у меня нет времени стоять и тревожиться, потому что последнее, что мне сейчас нужно, это оказаться первым в истории Иерофантом, который заблудился на пути к откровению.
* * *
Я понимаю, что дом – и не дом вовсе, лишь фасад, скрывающий вход в цепочку пещер, высеченных в верхней части утеса. Где-то вдалеке, внизу, я слышу шум прибоя, но слабо, потому что пещеры огромны и в них полно людей. Здесь обитает паства – армия? – Николая Мегалоса. Сюда шли паломники; по пещере ползут еще две человеческих сороконожки, прижимаются лицом к камням в ритуальном ритме преклонения или порнографии. Когда я вхожу, по толпе пробегает волна, и все лица поворачиваются ко мне, точно стрелка компаса. Здесь их наверняка больше тысячи, и даже маленькие дети смотрят, словно я мороженое или кинозвезда. Сначала воцаряется тишина, вокруг пульсирует отзвук прибоя. Потом где-то вдали женщина начинает бормотать и притопывать ногой, к ней присоединяется другая, затем мужчины, потом дети. Рокот нарастает и отражается от стен, сам воздух становится барабаном. Я не слышу слов, но знаю, что происходит. Они поют, возносят литанию благодарности и восторга. Они молятся.