Читать «Гномон» онлайн - страница 334

Ник Харкуэй

В стороне, у берега, но в торжественном отдалении от торговой суеты, в скалах высечен круг, внутри него – огражденная деревянной загородкой и старомодными факелами песчаная площадка: то ли огромная детская песочница, то ли загон для скота. Я слышу шум прибоя на камнях внизу, до моря метров двадцать. Стелла-Адрастея перехватывает мой взгляд.

– Загрей, – говорит она.

– Что?

– Ритуальный круг. Для испытаний.

– Для ритуальных поединков, что ли?

Я уже почти готов поверить, что не пошутил. Может, здесь так проходят выборы: вдруг Мегалос заслужил свою шапочку тем, что отколошматил голыми руками трех семидесятилетних стариков.

Она смеется:

– Нет! Суд у нас вершат по законам магистраты. Для легитимности, для подтверждения права быть здесь. Некоторые жители – истинные греки, по крови, но другие – греки по сердцу, рожденные в иных народах. Греческое семя распространилось далеко, его не всегда легко опознать на глаз. Нужно понять, вправду ли человек наш. Мегалос говорит: понять, грек ли он по смыслу.

– И для этого что? Поединок?

Я воображаю кровь на песке, щуплых беженцев из Северной Африки, которые вплавь добрались сюда – от отчаяния, как муравьи, комом. Им сказали, что теперь здесь так принято, в этом убежище: гладиаторский шанс, всего-то и нужно – выцарапать глаза кому-то другому. Иммиграция сократится минимум на 50 %. Вполне в гордиевом духе: если задачка не нравится, разруби ее пополам.

– Иногда, конечно. И мужчины, и женщины. А иногда испытание более символическое, соответствующее духу человека. Испытание дается каждому индивидуальное, как любовная песня. Это вопрос правильности и решимости.

Хватит смотреть на меня с высокомерным неодобрением, лучше скажи, если бы тебе предложили вернуть человека, по которому ты сильно тоскуешь, каким бы дивным или невероятным ни оказался способ, какой бы ни была цена, тебя не мучили бы сомнения? Отказаться, стать анти-Орфеем, оставить призрак в Аиде и уйти, не оборачиваясь. Скажи, что ты можешь представить себе жизнь без самого любимого человека. Скажи, что легко откажешься от шанса на его возвращение – пусть и неполное, изломанное.

– А ты дралась?

Я не хочу этого знать, потому и спросил.

Она смотрит на меня примерно секунду.

– Я – Стелла Космату. Разумеется, нет.

Разумеется, нет. Стелла была гречанкой. Стелла и есть гречанка, всегда была гречанкой, в этом вся она. Мир Мегалоса по-своему совершенен в своих тавтологиях.

По улице движется какая-то процессия. Стелла смотрит на нее и шепчет:

– Ой! Уступи дорогу!

– Что? Почему?

– Потому что это вежливо, – отвечает она и берет меня за руку.

Ее пальцы скользят по моей ладони. Это наше первое телесное соприкосновение. Ну, то есть не первое, скорее всего, потому что она натягивала мешок мне на голову. Но это первое настоящее прикосновение, соприкосновение личностей, молчаливое разрешение, обусловленное общественным договором. Она тянет меня за рукав, чтобы быстрее увести с дороги, отодвигает бедром. Это происходит невинно и спонтанно, как между старыми друзьями, но на самом деле – совсем иначе. Меня словно подключили к электросети после целого века жизни на батарее. Я живой, по-настоящему живой. Я вижу в цвете, слышу объемный квадрофонный звук. У меня перехватывает дыхание. Я ее чувствую. Я знаю ее вес и равновесие, уклад ее мышц и костей. Я чувствую ее пальцы на своем запястье, изгиб ее тела там, где оно прижимает меня к каменной стене, ритм ее сердца. Бедро Стеллы, которое я когда-то целовал, двигается так же, как у Стеллы, неповторимой подписью одного человека, которую могут опознать лишь партнеры по танцам и любовники.