Читать «Выстрел в Метехи. Повесть о Ладо Кецховели» онлайн - страница 127
Михаил Юрьевич Лохвицкий (Аджук-Гирей)
Тот нерешительно оглянулся и ответил:
— Так точно, имеется.
— Я, кажется, слышал, как печатная машина стучит, — наугад, еще не зная, для чего это может ему пригодиться, сказал Ладо.
— Могли слышать. Ваша камера над типографией. Помолчите, господин!
Типография помещалась под его камерой. Связь с волей у типографии есть — сюда привозят бумагу, отсюда увозят готовую продукцию. Окна типографии должны выходить на сторону Куры. Полезные сведения! Вот что значит бывать на допросах.
Ладо вернулся в камеру, как возвращаются домой после прогулки, и с аппетитом съел баланду, которую обычно не мог есть без отвращения.
К вечеру, когда тюрьма затихла, Ладо лег на пол и приложил к холодному цементу ухо. Если вечером внизу работают, он должен услышать… Действительно, ухо уловило ритмичное постукивание. Так, теперь выждать, когда будет перерыв, и чем-нибудь несколько раз ударить по полу. Можно позвать и через окно, но если услышит часовой? Надо приглядеться, прислушаться, определить, где пост часового, а потом уже… Рисковать не стоит. Он вскочил на ноги и подошел к окну. Политических к типографии на пушечный выстрел не подпустят, там работают уголовники. Интересно, какая у них машина? Судя по стуку, скороходная. Великое изобретение! Что еще можно сравнить с созданием печатного станка, что дало человечеству больше, чем мысль, идея, чувство, мечта, размноженные и разнесенные по свету?! Создатели печатного слова, вот кто произвел подлинную революцию! А не то ли говорил и попутчик в поезде, Костровский? Уж не начинает ли Ладо соглашаться с ним? Нет, все равно нет! Подобно тому, как печатное слово не смогло облегчить участь угнетенных и униженных, никакая электрическая машина не уничтожит неравенства людей, не защитит их от грабежа и произвола!
Часовой ходил где-то справа. Шаги отдалились, затихли. Не стучит и печатная машина. Ладо свистнул.
— Эй, внизу! Подойдите к окошку!
И вот мы с Варламом в Тбилиси или, как его называли раньше, Тифлисе. Для нас не существует новых районов города, новых названий улиц, новых мостов, театров, мы не замечаем автобусов, троллейбусов и автомобилей…
Мы сели у вокзала в такси, попросили, чтобы шофер ехал помедленнее.
Варлам одет в черкеску. Где он хранил ее до сих пор? И неужели не растолстел со времен своей молодости? Черкеска сидит на нем, как влитая. Варлам очень старается помочь мне во всем, иногда даже немного неуклюже и наивно. Трогательный старик!
Шофер с любопытством поглядывает на Варлама в зеркальце. Варлам замечает это, усмехается и говорит мне:
— Попади ты в своем синтетическом костюме в прошлый век, кучер обязательно спросил бы у меня: откуда это чучело?
Шофер засмеялся. Он уже не молод, гладко выбрит, в белой рубашке с галстуком.
— А ты что, — спросил он у Варлама, — из прошлого века выпрыгнул?
В Тбилиси легко переходят на «ты».
— Прямым ходом оттуда.
— Хе, я же тебя знаю, — сказал шофер, — по телевидению видел. Ты руководитель хора столетних колхозников.
— Ошибся, дорогой, — возразил Варлам, — я не руководитель, а солист. «Мравалжамиер» в моем исполнении слышал?
