Читать «Вся проза в одном томе» онлайн - страница 248

Марианна закрыла лицо руками. Мейстерзингеры хохотали всё громче.

— Вспомни, что ты говорила мне: «Кирилл, ты мне очень нравишься, мне с тобой очень хорошо — но у нас нет будущего! Пойми, дорогой, у тебя же ничего нет! Что ты можешь мне дать?» Представьте себе: она говорила мне это прямо в лицо! Без тени смущения, открыто заявляла мне, что любит меня, но встречается с этим членососом только из-за его положения в обществе! Не это ли называется проституцией?

— Какое ты право имеешь меня осуждать?

— А знает ли он про те ночи, что мы провели с тобой вместе?

— Сейчас же прекрати!

— Да нет же, ему поистине не к чему придраться! Ведь ты была сама стойкость! Думаете, я переспал с ней хоть раз? А вот хрена вам лысого! — и скрутил фигу.

— Перестань! — всё громче кричала Марианна, но он будто не слышал её.

— Просняк гордился бы тобой, если бы увидел! Как я ласкал тебя пальцами через трусики…

— Хватит!

— …как я лизал тебе грудь, и ты кончала от этого…

— Кирилл!!!

— …но так и не давала мне войти в тебя…

— Всё, я ухожу!

— …а наутро просыпалась и вся из себя невинная говорила: «Ну мы ведь друзья, не правда ли? Мы ведь забудем всё это и останемся друзьями?»

Публика взорвалась от хохота и вновь покатилась под рояль.

— Говори о своём сокровенном, а не о чужом!

— У нас общее сокровенное!

— У нас нет ничего общего!

— А если бы ты проиграла — разве не об этом рассказала бы?

— Я ещё не проиграла!

— Игра ещё не окончена!

— Для меня окончена. Прощай, — бросила она напоследок, вскочила и убежала.

Метро ещё было открыто, и она как раз успевала на последнюю электричку до дома. На лице Кирилла отразилось полнейшее недоумение: что вообще произошло сейчас? Что её так обидело, если он честно играл по правилам и нашёл в себе мужество признаться в собственном унижении? Почему она ушла? И что значило это «прощай»? Неужели их отношения на этом закончатся и она больше не станет с ним общаться? Но разве он не говорил лишь то, о чём и так все догадывались? Наверное, он сейчас должен был вскочить и побежать за ней — но растерялся настолько, что не мог встать с места. А главное: почему все ржут???

А вот этот вопрос уже беспокоил всех собравшихся. Смех прекратился, игра возобновилась, но в воздухе на этот раз висело всеобщее желание немедленно остановить этот кошмар. Теперь все боялись своего проигрыша гораздо больше, чем хотели чужого. Да никто уже и не хотел чужого, ибо всякое откровение оказывалось неприятным не только для того, кто откровенничал, но и для всех, кто слушал. Они смеялись, потому что не знали, как вести себя. Смеялись — и были противны себе. Каждый представлял себя на месте того, кого будут высмеивать следующим. Представлял, как мучительно ему — и ещё больше мучился сам, оттого что виновен в его мучении. А главное — оттого что вскоре непременно окажется на его месте.

Ведь все понимали, что это будет продолжаться по инерции ещё чёрт знает сколько. Никто не решится остановить это, ибо первый, попросивший об этом, автоматически станет главным трусом и посмешищем. Ни у кого не хватит мужества первым открыть рот и произнести то, о чём думали все. Ведь именно на этого человека падёт вина за всё произошедшее. Это был замкнутый круг: все будут играть до последнего, снова молить Бога о нужной карте, снова слушать проигравшего, снова ржать над ним, чувствуя себя всё мерзее с каждым разом. Был лишь один способ хоть как-то сгладить эту ситуацию: все должны оказаться в одной шкуре — каждый должен высказаться. А значит — надо играть, покуда каждый не проиграет хотя бы раз. И только в этом случае игру можно будет прекратить.