Читать «Время прошедшее несовершенное» онлайн - страница 9

Помню страшное молчание. Потом шум. Наконец улыбки: может, это превосходная шутка? Самая младшая правнучка даже закричала:

— Браво, дедуня! — А наш инженер произнес только:

— Ага…

Но старуха опять заморозила всех своим каменным лицом и сухим голосом:

— Ты понимаешь, что говоришь, Аполинарий?

— Понимаю, дорогая, — ответил он бодро, и я бы поклялся, что теперь он сам отыскал неподвижный взор незнакомца.

Тот через минуту отозвался снова:

— Потом в течение многих лет вы были очень старательным чиновником, наконец, даже ответственным и заслуженным. Стремились ли вы пойти еще дальше, влиять на ход событий?

— Стремился всегда. Я хотел быть прежде всего прекрасным и отважным opaтopом. Таким, чтоб все высшие чиновники дрожали и бледнели, когда я появляюсь на трибуне… Я не демагог, я только игрок, проницательный государственный деятель, политик, которого ждет история. Я не ем и не сплю по ночам, разрушаю здоровье, добиваясь успехов на совещаниях представителей многих государств, подписывая прекрасные союзы и декларации, изменяя судьбы мира, пользуясь повсеместно признанием и уважением; и в день моих похорон — национальный траур.

— А что вы сделали для этого?

— Ничего. Я только подписывал письма и распоряжения, которые мне подсовывали. Даже на наших служебных собраниях с вице–министром за сорок лет я ни разу не попросил слова.

— Может быть, папа устал? — спросила несмелая и сгорбленная седовласая дочь, ласково касаясь его жилистой руки. Я посмотрел на бабку: та сидела прямая, как струна, зловещая, со сжатыми губами.

— Всегда ли вы верили в людей, в смысл служения им?

— Никогда. Совершенно. С самого детства я мечтал не видеть их. Всю жизнь хотел быть одиноким моряком на небольшой скорлупке, которая дельфином рассекает океан. Я хотел драить палубу, в полотняных брюках, босиком, когда на море штиль, такой, что горизонт плавится. Или в потертой штормовке всю ночь стоять за штурвалом, под ураганным ветром, который развевает мои волосы, обдает ливнем и на рассвете бросает мое испытанное суденышко в водяные пропасти… Я посещаю острова, но не надолго; вижу людей, но только издали машу им рукой. И — опять один в огромном просторе.

— А вы не пробовали успокоить свою жажду одиночества?

— Пробовал. Завел семью. Посчитайте. Этого добра здесь штук двадцать в моем маленьком доме.

Мне стало немного не по себе. И я посмотрел на присутствующих. Йоанна вся подалась к старику с полуоткрытыми губами и нескрываемым удивлением, даже страхом в глазах. Старшие молчали, младшие пробовали улыбаться и разговаривать шепотом. Наш инженер смотрел на свои туфли, чтобы не глядеть на бабку.

Однако хирург из ада не сдавался. Его словно увлекла чисто профессиональная страсть. Я видел, как он внезапно сузил глаза, словно меняя инструменты, и бросил:

— А что вы искали в женщинах?

— О, прошу вас! — послышался голос протеста какой‑то из матрон–дочерей. Старик, однако, начал отвечать на этот вопрос преспокойнейшим голосом: