Читать «Влас Дорошевич. Судьба фельетониста» онлайн - страница 238

Чехов симпатизировал Дорошевичу как человеку, любил встречаться и беседовать с ним. Журналист А. С. Яковлев свидетельствует, что «Чехов вообще очень любил Дорошевича и считал его одним из самых талантливых фельетонистов». Артисту Павлу Орленеву запомнились встречи с Дорошевичем и Чеховым на ялтинской даче Антона Павловича весной 1901 года: «В это же время в Ялте находился и Власий Михайлович Дорошевич. Он тоже бывал у А.П., который любил его и часто смеялся над его остротами». И. А. Бунин вспоминал, что до его приезда в Ялте жил «Дорошевич, умом которого Чехов восхищался». Конечно же, в разговорах во время этих встреч они не могли не касаться Сахалина.

Сахалин оказался магнитом, который не отпускал, притягивал к себе и годы спустя после поездки. В 1902 году во время очередного восточного путешествия (Китай, Индия, Япония) Дорошевич второй раз побывал на Сахалине. Судя по всему, это был краткий по времени заезд на остров, о нем не сохранилось никаких прямых свидетельств. С новым запасом впечатлений скорее всего связана публикация третьей части сахалинских очерков «В рудниках», начавшаяся в январе 1903 года, после выхода отдельного издания «Сахалина». Очевидным было желание расширить книгу, что подтверждают и публикации отдельных очерков, не примыкающих тематически к циклу «В рудниках», но имеющих подзаголовки «Третья часть „Сахалина“» или просто «Сахалин». Трудно говорить о том, что помешало осуществлению этого замысла. Журналистская текучка, нахлынувшие события первой революции…

Но сама сахалинская тема не ушла. Она продолжала развиваться, воплощаться в разнообразных публикациях. Очерк «Крепостное право в XX столетии», как уже говорилось, был приурочен к сорокалетию манифеста об освобождении крестьян с целью показать, что есть еще «кусочек» территории России, где крепостные порядки сохранились полностью. Дорошевича волнует судьба приговоренного к каторжным работам молодого Александра Кара, и он не может не вспомнить о том, как сложилась жизнь только что умершего бывшего каторжанина Карла Ландсберга, смолоду усвоившего «победительную» философию героя романа Достоевского «Преступление и наказание». Когда в 1901 году в Александринском театре поставят спектакль по пьесе И. Н. Потапенко «Лишенный прав», герой которой, отбыв наказание на каторге, возвращается «умиротворенный, успокоенный, обновленный и возрожденный», он спросит в столь неподходящей для подобных вопросов театральной рецензии, «в какой из сахалинских тюрем» тот находился и «кто при той тюрьме был палачом». Потому что ему хорошо известно подлинное «назначение Сахалина». Потому что «романтическому представлению о страданиях» в реальной жизни противостоят розги, плети, приковыванье к тачке, принудительные работы, «повиновение диким смотрителям и надзирателям». Зная это, он пытается (на страницах газеты) вырвать из каторжной системы неправедно осужденных людей — Александра Тальму, Анну Коновалову. И ему это удается — несправедливые приговоры отменяются. И, конечно, есть его заслуга в отмене жестоких телесных наказаний, о которых он так много и упорно писал не только как о насилии над человеком, но и как об уродливом искажении облика самой власти. Его некролог плети сахалинского палача Комлева «Это было» (посылку с этим «страшным подарком» он получил от доктора Лобаса) — это попытка подвести некую черту под тем периодом жизни России, который уже «принадлежит только истории».