Читать «Влас Дорошевич. Судьба фельетониста» онлайн - страница 236

Еще в период газетной публикации «Сахалина» получил известность отклик Льва Толстого. Осенью 1897 года в Ясной Поляне побывал сотрудник «Одесского листка» Аксель Гермониус, который сообщил, что «особенно заинтересовали маститого писателя сахалинские очерки В. М. Дорошевича». Писатель расспрашивал одесского журналиста, «долго ли пробыл В. М. Дорошевич на Сахалине и где именно побывал на острове.

— Я нарочно отбираю все номера газеты, где появляются эти очерки, — говорил Лев Толстой, — чтобы прочесть их, когда они будут закончены <…> Это очень интересно <…> Непременно прочту их».

Записи биографа Толстого П. А. Сергеенко свидетельствуют, что он называл очерки Дорошевича «удивительными». Впрочем, нельзя не привести запись и другого «Эккермана» Толстого — Д. П. Маковицкого, занесшего в свой дневник 7 октября 1906 года такие слова писателя: «Я когда начал читать Дорошевича „Сахалин“, скоро отложил, потому что сейчас же почувствовал неискренность». В конце 1899 года тот же Сергеенко свидетельствует, что к работам Дорошевича Толстой «относится с живым интересом». Суворин занес в свой дневник, что осенью 1900 года Толстой говорил ему, «что Дорошевич талантлив, а Амфитеатров нет». По свидетельству журналиста А. А. Столыпина, писатель называл фельетониста, которого регулярно читал, «мой Дорошевич». Наконец, Д. П. Маковицкий 21 февраля 1905 года в дневнике приводит слова Толстого: «Дорошевич — несомненный талант. Его следовало бы избрать в Академию прежде Боборыкина и прежде Арсеньева». Первое издание «Сахалина», с которым знакомился Толстой, хранится в яснополянской библиотеке писателя.

Личное знакомство «короля фельетонистов» и автора «Войны и мира» произойдет в начале 900-х годов, когда Дорошевич начнет работать в московском «Русском слове». Его скепсис по отношению к толстовству как нравственной проповеди, проявившийся на страницах «Новостей дня», не уйдет, но в большей степени будет связан с «нашим национальным пристрастием к простачкам, будто бы вещим, и юродивым, будто бы загадочным». Он скажет об этом в 1916 году в беседе с философом В. Н. Сперанским: «Я сам крепко предубежден против подобных полевых цветов и большею частью вижу в них не те безыскусственные, но ценные растения, которые Толстой символизировал в лице своего чудесного Хаджи Мурата, а самые обыкновенные репейники, да еще изрядно ядовитые порою вдобавок. Впрочем, наклонность отыскивать откровенную мудрость у каких-то вещих простачков и благоговейно прислушиваться к косноязычному лепету разных там Сютаевых и Бондаревых свойственна не только нам, русским <…> Этот извращенный вкус порождается и внедряется церковно-монархическим строем вообще».