Читать «ВИТЛИЙ ЛАЗАРНКО» онлайн - страница 222

В день юбилея перед экспонатами теснилось множество зрителей. Всеобщее внимание привлекал стоявший на подставке великолепный самовар с выгравированной на нем теплой надписью — подарок тульских металлистов. «Тула — мой город»,— говорил Лазаренко и всегда сердечно и восторженно отзывался о зрителях-туляках.

И, наконец, последний по времени экспонат: развернутый журнал «Огонек», номер первый за 1939 год, с большой статьей, написанной Лазаренко,— «Из воспоминаний клоуна».

Юбилей праздновался 16 февраля 1939 года.

Как издавна у него повелось, в гримировочную явился задолго до начала представления и, сидя перед зеркалом, завивал щипцами, нагретыми на той же бессменной семилинейной лампе, свой хохолок и обдумывал, как всегда, предстоящую работу.

В последнее время ему уже не по силам делать сложные прыжки. Эту часть номера исполнял сын, которому он передал свое мастерство, а вот темпераментом и актерским даром природа обошла парня. И тут отец, кого Николай Шебуев назвал в своем стихотворении «поэтом сальтоморталей», взял на себя роль своеобразного аккомпаниатора, который психологически подготавливал зрителя к восприятию опасного трюка. Во время стремительного разбега Виталия-младшего отец, стоя на барьере, провожал прыгуна напряженным взором. Но в самый миг толчка о трамплин отворачивался и с тревогой в голосе спрашивал у публики: «Прыгнул?» Эта глубокая взволнованность и опасение, выражаемые к тому же артистично, значительно повышали эмоциональное воздействие номера.

В дверь постучали — униформист принес еще одну пачку телеграмм. С нетерпением и все еще не утоленной жадностью юбиляр прочел теплые и сердечные поздравления от друзей, коллег, почитателей. Вот из Киева, от литератора Я. П. Ядова, — его ядовитое и веселое перо Лазаренко высоко ценил: вместе было создано немало номеров, пользовавшихся успехом. И это приветствие составлено весьма забористо: «Желаю я Виталию вести и впредь баталии со всякой аномалией, бить всякую каналию в затылок, в зубы, в талию. И смело прыгать далее».

Улыбаясь, положил листок на узкий стол с гримировальными принадлежностями — эти телеграммы он передаст в президиум для публичного оглашения. Здесь уже лежат многие очень дорогие ему послания, в том числе от давнего приятеля, поэта Арго: «Смертельный враг унынья и заботы, ты шлешь грозой в партеры и райки свои громораскатные остроты, свои молниеносные прыжки. Твой юбилей — достойная оценка. Да здравствует Виталий Лазаренко!»

Среди телеграмм, принесенных сейчас, особенно взволновала одна: «Поздравляю дорогого Виталия с большим праздником сорокалетия, сердечно обнимаю, желаю здоровья, силы и бодрости на многие годы для работы на радость советскому зрителю. Твой Всеволод Мейерхольд».

Все еще в плену мыслей, вызванных теплыми дружескими словами, юбиляр наносил на лицо грим с величайшим усердием, штрих за штрихом. По временам он устало закрывал глаза и, превозмогая боль в ногах и в груди, приваливался головой к стене... Он еще не знал, что накладывает грим в последний раз, что это — прощание с ареной, что жизни ему осталось всего девяносто один день...