Читать «Венок Петрии» онлайн - страница 137

Но все ж таки вроде бы ему было полегче, чем когда Он первый раз из больницы вышел. А летом в Окно приехал этот проклятый Жика Курьяк.

Ух, до чего ненавижу я этого мужика, кажись, собственными зубами глотку бы ему перегрызла! Вот как.

Он тутошный, в Белград уехал, а мы в его доме живем. Плату туда ему шлем. Кабы не это, они, может, никогда бы и не встренулись.

Прежде-то он был такой видный из себя, ладный, из семьи хорошей — мать его, добрую тетку Драгу, все почитали. Говорят, он и до войны офицером был и опосля войны тоже, но недолго. А потом пить начал, сел в тюрьму раз, другой, третий, уж и не знаю, сколько разов сажали его. Жена у его померла, тут он вовсе спился, отпетым пропойцей стал, не знаешь, для чего и живет на свете.

Когда трезвый, ишо похож на человека, а во хмелю нет сил на его смотреть, тебя стыд ест, а ему хочь бы что!

Так вот, из прежнего окненского Жики Курьяка — уж как мать им гордилась! — вышел проходимец и вор, которому и руки, как пляшут в коло, не подашь. Вот каким заделался!

И на беду, жулик этот и пустомеля вдруг в поселке заявился.

А Миса как раз в тот день собрался в «Единство».

Получше ему было, захотелось с людьми посидеть, поговорить.

Ушел утром и нет его, полдень прошел — нет. Господи, думаю, где же он?

Я и в мыслях не держала, что они там могли вместе напиться.

Но смотрю — уж к вечеру дело было — идет мой Миса. Да не один, а, само собой, с этим.

Идут в обнимку, шатаются, оба в стельку пьяные. А Курьяк то поет, то орет что есть мочи на всю округу:

«Вернулся я! Приехал! Вот он я опять!»

Всем, понятно, от такого счастья впору полные штаны наложить.

У меня аж в глазах потемнело, как я их увидала. Рази Мисе с его хворобой можно пить?

Входят они во двор, а на ступеньки-то никак не взберутся. Жика вроде подсобляет мому, еле-еле доковыляли.

«Петрия, — кричит Миса, а сам слюни распустил от превеликой радости, что собутыльника нашел, — есть что на обед вкусное? Дай, Петрия, мне и другу моему, Жике Курьяку, подзаправиться да что-нибудь получше».

И подмигивает мне.

А Курьяк бросил его, разлетелся ко мне обниматься да целоваться. Кажись, никому на свете человек так не радовался!

«Здравствуй, Петрия, — кричит, руки раскинул. — Сколько лет, сколько зим! Давай, Петрия, Мисину скрипку. Отпразднуем нашу встречу, мы ведь, Петрия, с им старые кореши».

А я и здороваться с им не хочу, не то что целоваться. Глаза б мои на его не глядели!

Но он уж подскочил, облапил, как медведь, обслюнявил всю, а несет из его, как из вонючей бочки.

Толканула я его легонько в грудь.

«Ты руки-то убери, — говорю. — Какие вы кореши, когда он супротив тебя молодой совсем!»

А он старше мужа лет на десять, но здоровый был кобелище, через что токо не прошел, а выглядел чуть не моложе Мисы.

Он вроде удивился.

«Ты что, — говорит, — никак серчаешь на меня? Я, конешно, старше Мисы, шестой десяток приканчиваю. И куда подевались мои годы? Оглянулся, а жисть уж прошла. Где моя жисть, Петрия? А? — И улыбается, дурак старый. — Миса работал в ламповой, и я тоже там когда-то работал; потому я так и сказал — кореши».