Читать «Венок Петрии» онлайн - страница 112
Драгослав Михайлович
Совсем старик разъярился. Поднял палец вот так.
«Чтоб это было последний раз! Ешич мне не ровня, и я не хочу, чтоб ты меня с им на одну доску ставила. Забыла, как он Милияну Витомирову чуть в гроб не вогнал? А ведь это ты ее к ему повела! — А я, правда, водила ее к ему чистку делать. Ешича опосля судили, Чорович на его написал. — Я, — говорит, — до сих пор жалею, что он тогда за решетку не сел. Хочешь у его лечиться, ступай к ему и ко мне тогда не приходи. Поняла?»
«Поняла, — говорю. — Уж не обижайтесь на меня, дуру, это я по глупости».
Он вроде малость успокоился.
«Снимок принесла?»
«Вот, — говорю, — принесла».
Он взял его и пошел к окну. Смотрит на его и спрашивает:
«И что тебе сказал твой Ешич?»
«Сказал, ревматизьма у меня».
Старик подскочил, будто его кто иголкой уколол.
«А это он видел?»
«Да, — говорю. — И снимок, и руку смотрел».
Снова он глянул на снимок.
«Где же этот раскормленный индюк ревматизьму увидел, — говорит и аж зубы оскалил от ярости. — Снимок, как стеклышко, чистый. Ревматизьмы и в помине нету».
Я и говорю:
«Господин доктор, и я так думаю. Не ревматизьма это. Видала я людей, что ревматизьмой болели. Совсем не то».
Он вовсе разъярился, испужалась я до смерти.
Такой уж ндрав вредный был у мужика, упокой господь его душу. Идешь к ему пожалиться как к человеку, а он тебя так отчихвостит, что хочь ложись да помирай. Не будь он доктор хороший и человек добрый, смотреть бы в его сторону не стала. Ей-богу!
Орет на всю комнату, нос от злости, как перец красный.
«Вот уж дубина так дубина! Дерьмо собачье, он ведь об одном думает, как бы поболе ветчины и сала нажраться да поболе кучу навалить! Молодой человек, а заместо того, чтоб учиться и в деле своем поднатореть — ведь самое время для этого, — он знай жрет и кладет. В одном Брегове вагон поросятины съел. Ему жирная задница дороже всего на свете, рази может он врачом быть?»
Я съежилась вся, молчу.
«Не знаю, — говорю, — господин доктор, не знаю».
Он бросил снимок на стол.
«Ну-ка раздевайся».
Снова разделась я до половины.
А у их там стоял длинный такой стол повыше обнакновенного. И белым покрыт.
«Иди сюда».
Я подошла.
Он как схватит мою руку. И давай ее дергать, об этот белый стол ломать. Туда, сюда, вверх, вниз.
Уж и не знаю, что прежде сломает, то ли мою руку, то ли свой стол.
У меня слезы из глаз катятся.
Больно, мочи нет терпеть.
«Ой, — говорю, — что ж вы это делаете? За что же бить меня? Коли я больная и немощная, зачем же меня мучить да ишо и бить, ровно скотину?»
Отпустил он меня. Вроде забеспокоился.
«Кто тебя, дура, бьет? Надо ж мне руку посмотреть».
Я взяла кофту свою, собираюсь одеваться.
«Посмотреть! Что бы вы сказали, ежели бы вас об этот стол трахнули! Негоже это, господин доктор, негоже. — И слезы утираю. — Ежели не хотите лечить как положено и помочь мне по-человечески, лучше отпустите меня подобру-поздорову и я уж сама, как знаю и умею, с бедой своей справлюсь».
Старик затормошился круг меня.
«Да погоди, — говорит. — Куда ты пойдешь, дура? Кто тебе лучше меня поможет, курица ты безмозглая? Брось серчать-то. Погоди, я тебе сейчас таблетку дам».
