Читать «Великий тайфун» онлайн - страница 200
Павел Алексеевич Сычев
Священник, знакомый Александра Васильевича, в золотой ризе, почерневшей от времени, с седыми космами, лежавшими у него на плечах, кадил, побрякивая цепочкой, и суховатым голосом читал:
— Во блаженном успении вечный покой подаждь, господи, усопшему рабу твоему Константину и сотвори ему вечную память!
Священник напрягал свой стариковский голос и надрывно пел:
— Ве-е-ечная па-а-мя-а-ать, вечная па-а-мя-а-ать, ве-е-е-е-чная па-а-мять…
Сгорбившись, опустив большую, остриженную под машинку голову, в которой теперь уже было гораздо больше серебра, чем черных волос, Александр Васильевич держал зажженную свечу в руке, трясся всем телом, и капли воска, стекая по желтой свече, падали на его смуглые морщинистые руки; по лицу его, желтому, как восковая свеча, текли слезы, такие же крупные, как капли воска.
На могилах воздвигли кресты, сделанные из жести и выкрашенные под березу. Они были совершенно одинаковы. На одном кресте стояла надпись: «Константин Суханов». На другом — «Дмитрий Мельников». На обоих были припаяны распятия.
«Жизнь его была Голгофой, — думал Александр Васильевич, возвращаясь с похорон. — «Распни его, распни!» — кричали фарисеи. И вот Костя распят».
Дома, проходя через столовую к себе в кабинет, он заглянул в комнату Анны Васильевны. Она не слыхала, как он приоткрыл дверь, стояла в черном платье перед иконой на коленях, низко склонив голову.
Он прошел в кабинет, заперся. Сел у стола, ткнулся лицом в свои «Записки», лежавшие на столе, и у него уже не было больше сил сдерживать клокотавшее в груди рыдание. Из горла вырвался хриплый шепот:
— Прости меня, прости…
* * *
В лагере не знали о дне похорон Суханова и Мельникова. В этот день в помещение заключенных то и дело зг» ходил Юлинек. Ни у кого не было сомнений, что Юлинек — один из физических убийц Кости и Мельникова.
Со дня убийства заключенные не спали ночами, ждали дальнейшей расправы. Всякий стук, шаги солдат при смене караула вызывали страх.
В день же похорон Степан Чудаков — он осунулся от недосыпания и недоедания (какая уж тут еда!), — подойдя к ограде, увидел под горой, метрах в сорока, японских солдат. Они лежали в сухом бурьяне возле пулеметов, дула которых были направлены прямо на дворик.
Страх вдруг оставил Степана. Стало удивительно спокойно на душе. Он смотрел на темные отверстия пулеметов и думал: «Вот и конец жизни».
После убийства Кости и Мельникова среди рабочих города возникло сильное движение, которое могло кончиться попыткой освободить заключенных. Брожение шло и в чехословацких войсках. Японские солдаты — наиболее надежные интервенты — оцепили всю территорию вокруг лагеря с примыкавшим к нему кладбищем, чтобы не дать возможности рабочим проникнуть в лагерь. Говорили, что японским войскам был дан приказ при попытке освободить заключенных перестрелять их всех из пулеметов.
— Товарищи! Смотрите… там, на горе… — раздался чей-то голос.
Степан Чудаков взглянул на гору. Там стояла огромная толпа, и над толпой развевалось красное знамя. И отчетливо донеслись слова народного похоронного марша: