Читать «Великий Моурави 4» онлайн - страница 149

узнают сарбазы, приму яд... И об этом все!..

Устремив взгляд куда-то далеко, Тэкле дрожала, - казалось, она увидела

то, чего никто не может видеть. И такое смятение охватило ее, таким ужасом

горели, как черные солнца, глаза ее, и так взметнулись тонкие руки, что,

казалось, вот-вот она взлетит и исчезнет в надвигающейся черной туче.

Первым очнулся Керим, он незаметно смахнул упавшие на щеку холодные

капли.

- О царица цариц, разве пророк не подсказал тебе подходящее к месту

слово: "Керим, раб мой, приказываю тебе!"? Хотя недостойно произносить рядом с

тобою свои мысли, тоже скажу: ты увидишь царя. И если проклятый Мохамметом хан

Баиндур догадается - раньше его убью, потом спасу тебя, и только тогда о себе

подумаю, ибо и у меня яд как раз есть.

Никто не отговаривал Тэкле, ибо знали - не поможет. Папуна, скрывая

острую боль, словно от вонзенного в сердце кинжала, постарался отвлечь дорогих,

как жизнь, друзой от черных мыслей. Наполнив чашу, он протянул Кериму.

- Пей, мальчик, твой аллах не в меру снисходителен, иначе чем объяснить

целость Эреб-хана, ведь, наверно, в год он выпивает караван вина. Об этом, сидя

в один из весенних дней на зеленой траве, поспорили два пророка - Илия и

Магомет. Первый уверял: нет вреда от входящего в рот, - вред от исходящего, ибо

человек может убить словом, может осквернить слух неподобающей хулой и,

святотатствуя, может плюнуть в лицо проповеднику, уверяющему, что аллахи на небе

заняты только благополучием людей, ими же для чего-то сотворённых...

Второй пророк, твой Магомет, возразил: вред большой и от входящего в рот,

ибо не всем свойственна совесть. Один может съесть быка соседа, потом своего

петуха, потом ничью утку, потом лесного медведя, потом полевого зайца. Увидя,

что еще не сыт, съест соловья аллаха и, чтобы приятнее было, выпьет сначала

холодную воду из горного источника, потом воду из реки, орошающей долину, потом

горькую воду из кувшина соседа, потом сладкий виноградный сок из бурдюка врага.

И, только опорожнив у друга бочку бродящего маджари, почувствует себя счастливой

свиньей...

Старик Горгасал, воспользовавшись смехом, усердно вытер уголки глаз, где

таились слезы, Керим учтиво улыбался. Мзеха уверяла, что забыла, когда так

смеялась. Только Тэкле ничто не занимало. Она казалась легкой тенью, следовавшей

за уходящей жизнью.

Сегодня особенно тихо. Даже солнце не жалит, даже птицы не поют, даже

пыль лежит не шелохнувшись. Пристально всматривался Луарсаб через решетчатое

окно в тоненькую Тэкле, закутанную в чадру. Как-то особенно тихо стояла она, и,

казалось, привычно поднятый к его окну взор ее был сегодня особенно неподвижен.

Вдруг все засуетились. Распахнулись ворота крепости, на откормленном

жеребце выехал Али-Баиндур, за ним Керим и десять сарбазов.

Силах проводил их взглядом и приказал запереть ворота. Он был доволен

жизнью в Гулаби, - после пограничной башни крепости Гулаби казалась раем...

Конечно, раем, - ибо в глубине сада, отведенного царю Гурджистана для прогулок и