Читать «Великий Моурави 2» онлайн - страница 33

Вот жилище Гогоришили, когда-то оно славилось гостеприимством и

чистотою. А сейчас в саду все деревья почернели, в разбитые окна врывается

горный ветер и до утра бродит вокруг потухшего очага. Сам старый Петре

слышал, как недовольный ветер в ночь святого Евстафия, забравшись в пустой

кувшин, до рассвета кричал кукушкой.

Вот жилище Элизбара. Таткиридзе всегда любили красить балкон голубой

краской, а сейчас перила на земле как мертвые лежат...

Дед остановился и, опершись на палку, стал слушать доносившиеся издали

звуки струн:

За горой не слышно бури,

В очаге огня не стало.

Гневен сказ моей чонгури

Про Барата, про шакала.

Даже птица улетела,

Замер сад под грудой пепла.

Не поет во мгле Натела,

Песня звонкая ослепла.

Дед вздохнул, приложил руку к глазам, посмотрел на небо: лебеди низко

летят, весна будет долгая, теплая. Постоял, проводил ласковым взглядом

торопливую стаю и свернул на знакомую тропу. Там, на краю обрыва, стоит

нетронутый старый дом Шио Саакадзе, отца Георгия.

Дед Димитрия каждое воскресенье приходил к покинутому дому, как

приходят проведать на кладбище могилу близкого.

Он не боялся, как все ностевцы, входить в этот опустелый, когда-то

любимый дом, где теперь каждую ночь под пятницу злые дэви в большом черном

котле варят себе ужин и до самого неба от ядовитого мяса подымается зеленый

пар.

Дед молча садился на почерневшие доски тахты, прикрывал глаза, и ему

казалось, что вот-вот сейчас войдет Маро с дымящейся чашкой лобио, что,

рассыпая звонкий, как стеклянные четки, смех, вбежит маленькая Тэкле, что

его дорогой внук Димитрий окликнет деда и, сверкнув горячими глазами,

закричит: "Мой дед, полтора часа целовать тебя должен за желтые цаги".

Дед вздрагивает, оглядывает холодные стены, и крупные слезы стекают по

морщинам его щек. Он заботливо поправляет на тахте полуистлевшую мутаку,

откидывает палкой сухую ветку и, тихо прикрыв за собою дверь, направляется к

берегу реки, где его уже давно ждут друзья далекого детства и юности.

Ностевцы особенно чувствуют гнет тяжелой руки Шадимана. Носте после

побега Саакадзе в Иран снова перешло в собственность царской казны. Шадиман,

укрепляя княжескую власть, с особой жестокостью придавил Носте и крестьян

бывших азнауров, приверженцев Георгия.

Особенно опустошил он деревни "Дружины барсов", стремясь тяжелыми

повинностями и непосильной податью вытравить из крестьян свободные мысли,

внедренные Георгием Саакадзе.

Но идут ли крестьяне на полях за деревянной сохой, вздымают ли на цепях

тяжелые камни на гребни гор, гонят ли по Куре царские плоты от Ацхури до

Чобисхеви, от Гори до Мцхета, от Тбилиси до Соганлуги, калечат ли ноги в

липкой глине, сутулят ли спины в виноградниках - они угрюмо смотрят на

зубчатые башни замков и угрожающе произносят имя Георгия Саакадзе.