Читать «Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года» онлайн - страница 228

Александр Владленович Шубин

Керенский не хотел, чтобы Корнилов выступал с политическими заявлениями. Вообще он и его соратники «делали все, что могли, чтобы удержать Корнилова от политики, ибо это было недоступно его интеллекту...».

Большое волнение Керенского и его сторонников вызвала несогласованная с командованием Московского военного округа переброска войск к Москве казачьего полка и слухи, что он может быть использован правыми во время Государственного совещания.

Прибыв в Москву, Корнилов встретился с политическими деятелями от кадетов и правее, а также с финансовыми воротилами, включая лидеров ОЭВР. У них генерал попросил денег на случай, если нужно будет разместить в столице офицеров. Зачем? Финансовые тузы не стали уточнять и обещали дать денег. На хорошее дело не жалко (а еще говорят, что у капиталистов не хватало средств даже на поддержание производства). Большое впечатление произвело торжественное посещение Корниловым иконы Иверской Божьей матери. «И после демонстративного посещения знаменитой Иверской часовни «солдат» без лишних слов очутился на всероссийской трибуне как розоперстая заря надежд объединенной плутократии», - иронизировал Суханов.

14 августа Корнилов выступил на Государственном совещании. Восхождение генерала на трибуну сопровождалось скандалом. Правая часть зала не просто встретила Корнилова овацией, но встала с мест. А представители Советов, в том числе солдаты, - не встали. Правые кричали левым: «Встаньте!», «Хамы!» Левые отвечали: «Холопы!» Но в целом, как признавал левый меньшевик Суханов, «его выступление было сплошным и продолжительным триумфом, в котором, за вычетом нашей кучки, приняла участие и «демократия»: помилуйте, ведь мы же все патриоты, а это выступает вождь нашей революционной армии!..».

Когда буря улеглась, Корнилов приступил к выступлению. Он возложил ответственность за Тарнопольский разгром и разложение войск на «влияния извне на армию и неосторожные меры, принятые для ее реорганизации». Корнилов подчеркнул, что не является противником комитетов, но они должны заниматься вопросами хозяйства и внутреннего быта армии.

Генерал перечислял примеры актов насилия солдат против офицеров, не понимая, что этим доказывает - введение смертной казни, на котором он так настаивал, не улучшило ситуацию. Генерал требовал восстановить дисциплинарную власть офицеров во всей полноте, поднять их престиж и зарплату. С зарплатой в условиях инфляционной экономики было проще, но что делать с престижем тех офицеров, которые не завоевали его в солдатских массах?

По мнению Войтинского, который в это время сменил петроградские политические игры на работу помощником комиссара (затем -комиссаром) Северного фронта, речь Корнилова предопределила его

последующий крах: «Верховный главнокомандующий не мог не знать, что его голос дойдет до солдатской массы. И элементарнейший расчет должен был подсказать ему, что говорить он должен как защитник солдата. .. Именно так и должен был говорить генерал Корнилов, если бы в нем был хоть грамм того материала, из которого история лепит Цезарей и Наполеонов. А вместо этого он выступил с резкой обвинительной речью против солдат, с речью, в которой другие могли услышать и «вопль боли за родину», и «скорбь воина за дорогую ему армию», и еще что угодно, но в которой солдаты должны были уловить только одно: угрозу скрутить их в бараний рог».