Читать «Варенька Олесова» онлайн - страница 23

Максим Горький

– Я – да! – сказал Ипполит Сергеевич.

– Я не буду, если позволите, – заявил Бенковский.

– Позволяю, и охотно. Но ведь вы пьёте?

– Не хочу…

«Чокнуться с материалистом», – подумал Ипполит Сергеевич.

Вкусный суп с пирожками или корректное поведение Полканова как будто несколько охладили и смягчили суровый блеск чёрных глаз юноши, и, когда подали второе, он заговорил:

– Может быть, вам показалось вызывающим моё восклицание в ответ на ваш вопрос – враги ли мы? Может быть, это невежливо, но я полагаю, что отношения людей друг к другу должны быть свободны от официальной лжи, всеми принятой за правило.

– Вполне согласен с вами, – улыбнулся ему Ипполит Сергеевич. – Чем проще, тем лучше.

И ваше прямое заявление только понравилось мне, если позволите сказать прямо.

Бенковский грустно усмехнулся, говоря:

– Мы действительно неприятели в сфере идей, и это определяется сразу, само собой. Вот вы говорите: проще – лучше, я тоже так думаю, но я влагаю в эти слова одно содержание, вы – другое…

– Разве? – спросил Ипполит Сергеевич.

– Несомненно, если вы пойдёте прямым путём логики от взглядов, изложенных в вашей статье.

– Я, конечно, сделаю это…

– Вот видите… И с моей точки зрения ваше понятие о простоте будет грубо. Но оставим это… Скажите – представляя себе жизнь только механизмом, вырабатывающим всё – и в том числе идеи, – неужели вы не ощущаете внутреннего холода и нет в душе у вас ни капли сожаления о всём таинственном и чарующе красивом, что низводится вами до простого химизма, до перемещения частиц материи?

– Гм… этого холода я не ощущаю, ибо мне ясно моё место в великом механизме жизни, более поэтическом, чем все фантазии… Что же касается до метафизических брожений чувства и ума, то ведь это, знаете, дело вкуса. Пока ещё никто не знает, что такое красота? Во всяком случае, следует полагать, что это ощущение физиологическое.

Один говорил глухим голосом, полным задушевности и скорбных нот сожаления к заблуждающемуся противнику; другой – спокойно, с сознанием своего умственного превосходства, с желанием не употреблять тех слов, колющих самолюбие противника, которых всегда так много в споре двух людей о том, чья истина ближе к истине. Елизавета Сергеевна, тонко улыбаясь, следила за игрой их физиономий и спокойно кушала, тщательно обгладывая косточки дичи. Из-за дверей выглядывала Маша и, очевидно, хотела понять то, что говорят господа, потому что лицо у неё было напряжено и глаза стали круглыми, утратив свойственное им выражение хитрости и ласки.

– Вы говорите – действительность, но что она, когда всё вокруг нас и мы сами только химизм и механизм, неустанно работающий? Всюду движение и всё движение, нет ни одной сотой секунды покоя, – как же я уловлю действительность, как познаю её, если сам я в каждый данный момент не то, чем был, и не то, чем буду в следующий? Вы, я – мы только материя? Но однажды мы будем лежать под образами, наполняя воздух скверным запахом гниения… От нас останутся на земле, быть может, только выцветшие фотографии, и они никогда никому ничего не скажут о радостях и муках нашего бытия, поглощённых неизвестностью. Неужели не страшно верить в то, что все мы, думающие и страдающие, живём лишь для того, чтобы сгнить?