Читать «В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)» онлайн - страница 217

Евгения Марлитт

– Никогда! ты объ этомъ позаботилась. – Онъ насмѣшливо разсмѣялся. – Иначе какъ же бы я могъ безпрестанно вздыхать: „помилуй Господи бѣднаго человѣка отъ богатой жены“.

Она провела нѣсколько разъ носовымъ платкомъ по лбу, точно у нея отъ страха выступилъ холодный потъ; но упрямство и безпримѣрная самоувѣренность, что она поставитъ на своемъ, если захочетъ, одержали верхъ и теперь.

– Такъ вѣдь можно стряхнуть съ себя ненавистное иго, – сказала она дерзко и вызывающе.

– При всякомъ другомъ бракѣ, совершенномъ по католическому обряду трудно; намъ же это будетъ легко сдѣлать, – я знаю! Черная дама тамъ въ бель-этажѣ, твоя дорогая самоотверженная подруга, уже давно имѣетъ въ карманѣ разрѣшеніе изъ Рима.

– Ты зналъ это и не пошевелилъ пальцемъ, чтобы ускорить желанное освобожденіе? – торжествовала она.

– Потому что я не хотѣлъ участвовать въ этихъ монастырскихъ интригахъ; но прежде всего я долженъ былъ въ постоянной борьбѣ съ собственным желаніями – я нисколько этого не скрываю – сохранить свою совѣсть чистой отъ внутренняго укора, что я содѣйствовалъ твоему заключенію въ монастырь.

– Арнольдъ!

Онъ отступилъ на нѣсколько шаговъ, какъ бы испуганный ея измѣнившимся голосомъ.

Это совсѣмъ недвусмысленное движеніе привело ее въ ярость.

– Ты, можетъ быть, также представилъ себѣ, что тогда монастырь поглотитъ все, что придавало блескъ барону Шиллингъ? – дерзко сказала она. – Неужели ты серьезно думаешь, что, когда ты выступишь въ свѣтъ безъ меня, тебѣ, человѣку безъ всякаго состоянія, будутъ оказывать такой же почетъ, какъ до сихъ поръ!

– А ты думаешь, что я придавалъ когда нибудь хоть малѣйшее значеніе этому сомнительному почету? – прервалъ онъ ее гнѣвнымъ голосомъ. – Я спрашиваю тебя, что это за люди, которые оказываютъ уваженіе только богатому помѣщику – nota bene въ данномъ случаѣ „мужу своей жены?“ Кучка чиновниковъ, которые, въ нашъ не отличающійся богатствомъ вѣкъ, рады, что могутъ считать однимъ богачемъ больше въ своихъ рядахъ. Они не составляютъ свѣта, который произноситъ мое имя съ уваженіемъ, и если я теперь отправлюсь безъ тебя…

– Ты не будешь имѣть родного очага, куда бы ты могъ возвратиться…

– Ты думаешь? Старый милый домъ съ колоннами и садъ мои! Эта картина, – онъ указалъ на мольбертъ, – погашаетъ послѣдній долгъ, бывшій на этомъ имѣніи! Больше мнѣ ничего и не надо! Сюда не попало ни одного штейнбрюковскаго гроша, и въ силу своихъ законныхъ неограниченныхъ правъ я попросилъ бы тебя вывезти, какъ можно скорѣе, все принадлежащее тебѣ, все до послѣдняго гвоздя.

Теперь она сдалась.

– Арнольдъ, прости! – вскричала она, бросаясь къ нему съ протянутыми руками.

– Прочь! – вскричалъ онъ внѣ себя; несмотря на умѣнье владѣть собой онъ дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ. – Послѣ всего, что наговорилъ мнѣ твой ядовитый языкъ, ничто въ мірѣ не можетъ помирить насъ… Ступай къ тѣмъ, „которые ждутъ тебя съ распростертыми объятіями!“ Ступай къ своимъ воспитательницамъ! Пусть онѣ пожинаютъ плоды своей воспитательной системы и борются съ злыми демонами, отравившими мнѣ жизнь… Онѣ проклинаютъ театръ съ его „дьявольскимъ навожденіемъ“ и не думаютъ о томъ, что своимъ лицемѣрнымъ воспитаніемъ дѣвушекъ вносятъ комедію въ супружество, въ домъ ничего не подозрѣвающаго мужа.