Читать «В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)» онлайн - страница 176

– Папа съ тобой расправится! Когда онъ вернется домой, онъ тебя проберетъ! – прокричалъ онъ съ угрозой и побѣжалъ въ конюшню, гдѣ у него былъ запасъ разныхъ кнутовъ и хлыстовъ.

Совѣтникъ былъ уже дома. Онъ стоялъ у окна въ столовой, и на немъ была еще измятая войлочная шляпа съ широкими полями. Маіорша увидѣла его, прежде чѣмъ наказала Вита, что она и сдѣлала главнымъ образомъ изъ-за того, что онъ не обратилъ никакого вниманія на его дурное обращеніе со служанкой.

Она пошла въ кухню, взяла въ шкафу корзинку только что собранной смородины и понесла ее въ столовую, чтобы тамъ приготовить ягоды для варенья. Лицо ея было, какъ всегда, неподвижно и холодно, какъ будто на немъ не отражалось сегодня ни малѣйшаго душевнаго движенія; и, еслибы бѣдный Феликсъ могъ бросить взглядъ въ соколиное гнѣздо, онъ все нашелъ бы тамъ въ томъ видѣ, какъ при каждомъ своемъ возвращеніи домой… И комната, гдѣ маіорша придвинула къ обѣденному столу жестко набитый стулъ съ прямой спинкой, на которомъ сидѣли еще дѣды, совсѣмъ не измѣнилась и была такой же, какъ восемь лѣтъ тому назадъ, когда его выгнали изъ дома. Въ ней были все тѣ же противныя шоколаднаго цвѣта обои, кое-гдѣ, благодаря Виту, покрытые заплатами, да вокругъ замочной скважины оклеенной обоями дверцы стѣннаго шкафа, увеличивались и темнѣли слѣды ежедневнаго прикосновенія ключа. Тамъ стояла на томъ же мѣстѣ жестяная коробка съ деньгами за молоко.

Совѣтникъ, скрестивъ руки, стоялъ прислонившись къ оконному косяку, когда вошла его сестра. Онъ бросилъ шляпу на рабочій столикъ, и зеленоватый свѣтъ, проходившій черезъ вѣтви вяза, падалъ на серебристыя нити, въ изобиліи украшавшія его жесткіе, все еще густые волосы. Казалось, онъ ждалъ маіоршу, она и сама думала, что онъ заговоритъ о Витѣ, а потому и пошла прямо въ столовую. Но она напрасно ожидала язвительныхъ замѣчаній. Послѣ короткаго молчанія онъ отошелъ отъ окна и началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.

– Ты въ послѣднее время такъ скупа на слова, Тереза, совсѣмъ какъ нѣмая, такъ что я даже не знаю, извѣстна ли тебѣ грозящая мнѣ въ угольныхъ копяхъ бѣда, – произнесъ онъ наконецъ къ величайшему ея удивленію.

– Прислуга цѣлые дни говоритъ объ этомъ, – отвѣчала она спокойно, чистя ягоды.

– И это тебя нисколько не тревожитъ?… Развѣ благосостояніе и бѣдствія Вольфрамовъ не имѣютъ для тебя никакого значенія? – продолжалъ онъ сердитымъ голосомъ, въ которомъ слышалось скрытое негодованіе, и во взорѣ, брошенномъ имъ на ея спокойно работавшія руки, выражалось раздраженіе.

– Я давно уже перестала безпокоиться о благосостояніи и бѣдствіяхъ Вольфрамовъ, – возразила она, не глядя на него. – Ты воспитываешь того, къ кому все это перейдетъ, по своимъ собственнымъ соображеніямъ, по своимъ принципамъ, и я въ это не вмѣшиваюсь больше… Что же касается благосостоянія, то я въ продолженіе многихъ лѣтъ неустаннымъ трудомъ и добросовѣстными сбереженіями помогала увеличивать его, чему могу дать доказательства!… Мнѣ пріятно видѣть увеличеніе фамильнаго богатства, но это должно происходить честнымъ образомъ, посредствомъ неустанной работы, какъ это было при нашихъ предкахъ, и ни на волосъ болѣе!… Ты же сдѣлался человѣкомъ новаго времени. Ты хотѣлъ бы въ лихорадочной поспѣшности загребать деньги въ мѣшки четвериками, и не хочешь ничего истратить, чтобы укрѣпить почву подъ ногами; и если въ копяхъ тебѣ грозитъ бѣда, ты самъ въ этомъ виноватъ!