Читать «Быть гением. Истории об искусстве, жизни, смерти, любви, сексе, деньгах и безумии» онлайн - страница 50
Зарина Асфари
Вторая лазейка зовётся братско-сестринской любовью. На этом островке безопасности Мунк и провёл тихие и мирные последние годы. Его сестра Ингер в молодости позировала для нежнейших портретов, а на склоне лет рисовала трогательные натюрморты в подарок брату (а затем и в память о нём) и дарила ему женское тепло, в котором он всю жизнь отчаянно нуждался.
Образ из воспалённой памяти
Моя мама любит повторять: «Если тебе плохо, найди того, кому хуже, и помоги ему». В случае с моими мёртвыми друзьями (Мунком, например) это не работает, но, если заменить окончание семейной мудрости на «…пойми, что у тебя не всё так плохо», вполне помогает.
«Разве это рука?! Да это рыба в креветочном соусе!», «Выставлять такое! Это же скандал! Картина не завершена и бесформенна…», «Лучшая услуга, которую можно оказать Эдварду Мунку, это молча пройти мимо его картин» — так радушно критика встретила его первую серьёзную работу «Больная девочка». Художнику было 23 года, он явил публике то, что позже назовёт своим прорывом. При всей видимой слабости характера нужно обладать большой силой духа и верой в свой талант, чтобы после такого приёма продолжить движение по выбранному пути.
Начало 1880-х Мунк спустя полстолетия назовёт веком подушки: от чахотки умирали часто, и многие художники писали смертельно больных детей с головами, покоящимися на высоких подушках. К примеру, друг и учитель Эдварда Кристиан Крог за пять лет до него запечатлел собственную сестру на картине с тем же названием. То есть сюжет не был новаторским, но критика была всё же немилосердна. Почему?
Как это часто бывает, дело не в том, что изображено, а в том как. Нечётко, эскизно, размыто, неряшливо. За это Мунка ругали журналисты в 1886-м, за это же более позднюю версию «Больной девочки» в 1930-е нацисты убрали из Дрезденской галереи, заклеймив «дегенеративной». Мунк же и постепенно растущая армия его сторонников настаивали на том, что его полотна завершены, ведь глядя на них, мы погружаемся в горестные воспоминания художника. А воспоминания тем и отличаются от сновидений, что сны — яркие, контрастные, подменяющие реальность. (В новом веке на территории сновидений воцарится Сальвадор Дали.) Память же стирает детали и погружает нас в зыбкий и туманный мир — такой, как на картинах Эдварда Мунка.
Симфония жизни, любви и смерти
Эдвард Мунк отлично понимал, что его искусство сложно для восприятия и требует особого настроя. Главный труд своей жизни он назвал фризом — это такой декоративный элемент в архитектуре и интерьере, ритмичный узор, иначе говоря — бесконечная однообразная лента, замкнутая на самой себе и при этом влияющая на восприятие всей комнаты или всего здания.
Мунк был уверен в том, что его картины нужно развешивать таким вот фризом, позволяя им звучать в унисон и дополнять друг друга. Они, как воспоминания, их породившие, цепляются друг за друга и рассказывают одни и те же или похожие истории.
