Читать «Боги грядущего (Благую весть принес я вам, Узнай врага)» онлайн - страница 240

Ожог замер, присев на корточках за наполовину поваленной ветром лиственницей, чьи выдранные из земли корни служили ему верным прикрытием. Рядом затаился, не дыша, зверочеловек: лежа на снегу, неотрывно смотрел сквозь заросли шиповника. «Вот они, голубчики, — с беспокойной радостью подумал Ожог. — Вот они, родимые. Дождались». И сразу стало жарко, точно подул знойный ветер, и забилось сердце, и скрипнули зубы, сжавшись от ненависти. Вот они, лютые враги, замахнувшиеся на веру Науки. Издали совсем нестрашные, даже какие-то жалкие — скукоженные, несчастные. Сразу видно — зябко им, убогим, непривычные они к морозу. А все же прут неумолимо, алчные до чужих земель. По сусалам бы им, да за волосья оттаскать, мерзавцев таких.

Он выдохнул и, не поднимаясь с карачек, начал отступать назад. Зверочеловек лежал как мертвый, только вились, растопляя снег перед ним, едва заметные облачка пара. Ожог осторожно положил ему ладонь в рукавице на мохнатую твердую голень.

— Пс, — сказал он, кивнув в сторону стоянки.

Зверочеловек обернулся, посмотрел на него неподвижным пристальным взглядом пустых бездонных глаз, затем перетек на четвереньки. Ожога аж передернуло.

— Туда, — прошептал он, опять кивнув в сторону стоянки.

Зверочеловек поднялся и вперевалочку потрусил к своим. А Ожог вдруг подумал, двинувшись за ним: «У пришельцев-то — кони. Кобыл, значит, не берут. С чего бы?».

«Матушка Наука, вразуми и наставь, — молился Лучина в своем шатре. — Тяжко на сердце у меня, грех гложет душу». Деревянный лик смотрел торжественно и сурово, багровые очи прожигали насквозь. Золотые власа, вздыбившись, шевелились в неверном свете пылающего очага. «Какой еще грех? — казалось, говорила богиня. — Выкладывай». Лучина и рад был, да боязно: страшился крамолы. Ибо грех, в котором каялся, и грехом-то не был, напротив даже, свершением, поступком во имя торжества истины и справедливости. Отчего ж тогда так муторно было на душе?

«Матушка Наука, избавь от тревоги, объясни глупцу, успокой душу». Но вместо лика Науки вдруг проявился другой, до боли знакомый: редкая бороденка, большие выпученные глаза, жидкий волос на щеках… Жар-Косторез. Разевая пасть, он будто скалился на Лучину и, насмехаясь над ним, повторял с усмешкой: «Убил меня, да? Убил? А еще друг называется! Эх, родич…».

И стыло у Лучины в груди, и мучительно скворчало в брюхе, когда он слышал это.

— Прочь, сгинь! Тьфу на тебя.

Но Косторез не уходил: витал, колыхаясь, в волнах тепла, исходивших от жаровни, скалился, зловредно ухмылялся.

— Мне велел Головня, — оправдывался Лучина. — Или забыл?

Призраку было все едино. Он отставлял правую руку, и под ней вырастали Косторезовы дочки, державшие в ладонях залитые кровью головы.

— Но я не убивал вас! — кричал Лучина. — Вас казнили Пар и Ожог, Хворостовы отпрыски. Им и являйтесь.