Читать «Боги грядущего» онлайн - страница 47

— Гляди, парень, гляди!

Головня вздрогнул, подался вперед. А плавильщик осклабился чернозубо и протянул ему под нос странную штуку — хватай!

Продолговатая, гладкая с выщербинами, слегка изогнутая, штука словно таяла в руке. Свет плавал в грязной желтизне. Медь?

Вещь древних! Еще одна. О Великий Огонь…

А Искромет, разбитной бродяга, говорил ему:

— Ох уж эти Отцы-мудрецы. Стращают вас скверной. Пугают темными чарами. — Он покрутил реликвию в пальцах. — Хочешь? Возьми. Мне не жалко.

Головня закусил губу. Твои происки, Лед!

— Отец Огневик говорит, что…

— Врет твой Отец Огневик! И все они врут! — Искромет поманил его пальцем и сказал, понизив голос: — Если Огонь — добро, а Лед зло, почему мы пьем воду, а не пламя? Почему в болезни нас сжигает жар, а не холод? Соображай, парень. Соображай.

Его слова перекатывались в голове, словно камешки на дне серебряного блюда, звуки плескались, как кислое молоко в мешке.

— Господь торит себе путь. Он послал вам Большого-И-Старого, чтобы вы попали в мертвое место. А Большой-И-Старый — это всегда благо, что бы там ни говорил ваш Отец. Когда наш учитель вернулся из мертвого места, он сказал: «Я принес вам добрую весть». Ныне я принес эту весть тебе и твоей общине. Знай же: истинный Господь — не Огонь, а Лед.

Вот оно что! Ледопоклонник!

Будто остолом ударило Головню при этой мысли, а в лицо дыхнуло холодом, хотя в жилище было жарко. Еретик! А они еще слушали его, развесив уши. Отец Огневик был прав.

О Великий Огонь, не дай пропасть!

И сразу вспомнилось гадание в женском жилище, и жутко стало от мысли, что устами Головни тогда говорили темные демоны. Не зря он спрашивал о еретиках — то был знак, предчувствие наползающего зла, смрадное дыхание лютого бога, от которого нет спасения. Он испытывал Головню на прочность, и загонщик поддался ему, замороченный судьбой.

Искромет произнес, сжав кулак:

— Мы вернем твоих сородичей в лоно истинной веры. Вам не придется больше плясать под дуду Отцов.

И тут же вспомнился хищный лик Отца Огневика, и его прищуренные острые глазки, и голос — пришепетывающий, будто шуршание полозьев по голой земле: «Или Огня не боишься? Он, Огонь-то, все видит».

А вокруг летали слова, как ошметки пепла над пожарищем, и ядовитой крамолой насыщалось жилище.

— Отца изгнать — и дело с концом, забери его земля.

— Сам уступит. Огонь уйдет, и он уйдет. Так будет!

— Отцы-хитрецы, удалые молодцы! Уж сколько я с ними дело имел, а все одно и то же…

— Собачатиной детей кормим…Если мужики не начнут, бабы голос подымут.

И дивно, и страшно было слышать это: словно под потолком кружились обрывки чужих снов, а Головня по чьей-то оплошности заглядывал в них. Чудеса, да и только!

Вождь перегнулся, положил ему руку на плечо.

— Помню твоего отца, Головня. Он был добрым загонщиком и верным товарищем.

О боже…

Искромет засмеялся:

— Он уже наш друг. Наш хороший друг Головня. Лед не посылает благословение абы кому. Он знает, кого выбрать. Он выбрал тебя, Головня. Иначе ты не пошел бы в мертвое место. Ты — наш, Головня.

Тот сидел, слушал, а у самого перед глазами висела роковая костяшка с двумя глубокими царапинами от железного ножа, и громоподобно звучали в ушах неосторожно обороненные слова: «А здесь, в общине, есть ли еретики?». Теперь-то он видел — не причуда то была, а провозвестие грядущего, знак, посланный… кем? Огнем ли? Льдом? Кабы знать!