Читать «Безмужняя» онлайн - страница 91

Лапидус бродил по двору городской синагоги, ожидая, что прихожане станут собираться у объявления и толковать промеж себя, и тогда он вмешается и разъяснит им суть дела. Но был пасмурный осенний день, моросил дождь, и будничная публика спешила в свои синагоги молиться и читать кадиш; у объявления никто не останавливался. «Кто задержан будет?» — подумал Лапидус и огляделся вокруг, точно Моисей перед тем, как убить египтянина. Когда стемнело, моэл уткнул нос и бороду в объявление ваада так самозабвенно, как, бывает, в Йом Кипур углубляются в молитвенник при чтении покаянной молитвы — и вдруг ловко сорвал его, чтобы наклеить на двери Зареченской синагоги.

По пути к дому он все же прикидывал так и эдак, насколько умно он поступил, сорвав объявление. Через ворота синагогального двора ежедневно проходят почти все евреи города, и каждый из них волей-неволей да глянет на щит с объявлениями. Но, с другой стороны, ведь это объявление висит на каждой из молелен, окружающих двор, тогда как во всем Заречье нет ни единого. В общем, он поступил мудро. У Лапидуса вдруг заныл зуб, как если бы совесть забралась под золотую коронку и стала допытываться, за что он преследует бедного раввина, обремененного больной женой и детьми. «Это он меня преследует! Он меня отстранил, и даже в собственных глазах я выгляжу лишним человеком!» — попытался Лапидус усмирить языком ноющий зуб. На следующее утро он отправился в Зареченскую синагогу.

Староста Цалье — высокий сутулый человек с длинными кривыми ногами. Когда во время молитвы он стоит, сдвинув пятки, у него между ногами может пролезть десятилетний мальчишка. Бурая борода Цалье похожа на еще не растаявший прошлогодний снег, а лицо у него сизое, как кусок селезенки. Он постоянно вертит связку ключей на длинном костлявом указательном пальце. Это ключи и от дома, и от Зареченской синагоги. Он хранит их вместе. Соседи недоумевают: можно еще понять, почему Цалье держит на запоре все свои шкафчики, платяной шкаф, буфет и кладовки; у него пятая жена, и славно бы он выглядел, если бы каждая новая женщина, которую он берет в жены, шарила по его ящикам. Но зачем он приладил висячие и внутренние замки ко всем ящикам под сиденьями в синагоге? Что можно там украсть? Старые потрепанные молитвенники? Прихожанам досадно, что Цалье как бы видит в Зареченской синагоге свою собственность, однако они знают, что если бы не он, в будни не набралось бы молящихся на миньян. За последние годы синагога так оскудела, что даже шамеса не содержит. Цалье, староста, лично созывает соседей к дневной и вечерней молитве, и если недостает все-таки десятого к миньяну, сам становится у ворот и зовет кого-то из прохожих.

Цалье живет рядом с синагогой, в доме с крыльцом, обращенным к улице, которая ведет к Зареченскому кладбищу. Сколько раз в течение дня проходит мимо похоронная процессия, столько раз Цалье выходит на крыльцо и спрашивает: «Сколько лет было покойнику?» Когда отвечают, что ему было сорок, пятьдесят, шестьдесят или даже семьдесят, Цалье спокоен, его это не тревожит, и он все стоит и вертит на указательном пальце большую связку ключей. Он не интересуется, был ли покойник мужчиной или женщиной. Но если ему сообщают, что покойнику было за восемьдесят, корявые пальцы его дрожат, и связка ключей только чудом не шлепается со звоном на пол. Цалье не может шевельнуться, пока самые последние участники печальной процессии не скроются за поворотом узкого кривого переулка. «Что они сказали? — стонет и вздыхает он. — Они сказали — пусть люди помоложе не умирают! Ох, Боже Ты мой! Душно мне!»