Читать «Байкал - море священное» онлайн - страница 221

А ему не хотелось ждать и нередко, таясь от товарищей и вовсе без надобности, шел на улицу и все искал Христю, искал… Когда узнали про эти его хождения и велели прекратить их, говоря, что нынче не это нужно, другое, сказал с грустью:

— Все так… Однако ж от частого употребления и правда тускнеет.

Он не нашел Киша, и мучился, и страдал, но даже Мария не знала, отчего это, и думала, от усталости, от невозможности одолеть все, что нынче стоит перед ним, насторожась и в любую минуту готовое и его тоже смять, раздавить. Да, Сафьян мучился и страдал, но даже и тогда исправно исполнял все, что было надобно, не смущаясь тем, чго каждую минуту его может настигнуть смерть. И не потому, что не боялся ее, а как-то уверовал, что не настигнет. Имел в характере и такое свойство: коль скоро прикипит к чему сердцем, то накрепко, не сдвинешь с места. Но случалось и ему сомневаться. Помнится, решили товарищи, что и Студенников враг, причем более сильный и умный, чем все прочие, которых за версту видно.

— Да так ли?.. — спросил с недоумением. — Иль Мефодий Игнатьевич не добрый человек, иль мучил кого?..

Говорили с ним долго, и он вроде бы согласился, все ж осталось сомнение. Не хотел бы делить людей на тех и на этих, догадывался, что зачастую не проведешь межи, которая пролегла бы по правде. Случалось, что и сдвигалась с места, и тогда попробуй разберись, кто есть кто… В такие минуты, когда накатывало сомнение, подолгу не выходил из дому, сидел у окна, держал на руках сына и все сказывал ому про что-то, а порою, забывшись, и про свои сомнения, и чудилось, будто сын понимает и согласно кивает головою, но это, конечно, было не так, тем не менее он подавлял в себе это, осознанное, и радовался:

— Малец-то соображает…

Мария не раз слышала про его сомнения, подчас говорила, смущаясь:

— Ушел бы ты от них ото всех. Зачем тебе?..

Он смотрел на нее, словно бы не догадываясь, про что она, начисто отошедшая от всего, что лежало по другую от ее жизни сторону, знающая только про свою семью, которая единственно и дарует ей радость, говорил негромко и с какою-то обреченностью в голосе, которую Мария замечала не раз и пыталась понять, но гак и не сумела:

От жизни не уйдешь, не спрячешься. Крутит, вертит, велит порою поступать так, как ты и не желал бы, вчерашних друзей вдруг сделает врагами, а врагов друзьями…

Но может, это была не обреченность — с чего бы ей взяться? — другое, может, усталость?.. Мария не знала, а спросить не осмеливалась, боясь услышать такое, что и вовсе лишило бы покоя. Она жила в тесном домашнем мире, в котором, впрочем, все было на своем месте, близко сердцу и понятно. Сын, муж, старики, уже давно сделавшиеся для нее родными, темная, изрядно осевшая в землю, ставшая отчею, изба. Странно все-таки… С малых лет Мария жила в городе, в рабочем бараке, про деревенскую избу понятия но имела, то есть слышать слышала, только ни разу не переступала порог и уж тем более подумать не могла, что станет жить в ней, вести, пускай и немудрящее, козы да куры, хозяйство. А так-таки сделалось, и она отнеслась к этой перемене в судьбе как к чему-то естественному, что надобно было ожидать уже давно, не беря в голову дурные мысли про свою неумелость в крестьянском деле. Да и зачем брать?.. Очень скоро обучилась всему, теперь уж старуха не хотела верить, что когда-то Мария ничегошеньки не умела по хозяйству.