Читать «Байкал - море священное» онлайн - страница 217

— Я умер? Неужели я умер?..

Голос показался каким-то странным, словно бы и не его.

— Значит, я уже и не живу, а только кажется, что живу?..

Он помедлил, точно ожидая чего-то, но вокруг было тихо, и эта тишина давила на уши, и, может, оттого в голове гудело, кружилось.

— Да пег, я живу, — сказал он. — Но эта жизнь не приносит радости. Словно бы уже и не подвластна мне и совершается по каким-то чуждым законам. Я не знаю этих законов, но хотел бы знать: может, тогда стало бы легче?.. Теперь я думаю, что многое в жизни прошло, не коснувшись меня. А раньше считал, что все самое важное происходит во мне или рядом со мной. Что-то случилось, и я уж думаю по-другому…

Бальжийпип замолчал, но еще долго висело в воздухе натянуто и строго: «По-другому… по-другому…» У него хватило сил дождаться, когда снова сделается тихо, и осторожно, тщательно прислушиваясь к каждому слову, будто боясь не успеть осознать их, а уж исчезнут, растворятся во мраке, сказал:

— Я искал смысл в себе, надеясь, что это станет нужно еще кому-то… Прав ли я был, поступая так? А если нет?..

Он вздрогнул, сказавши «нет…». Мучительно захотелось выйти из каменного мешка, чувства, обуявшие нынче, были настолько сильны и яростны, что не сумел вопреки всему, чем жил с малых лет, сдержать себя, вскочил на ноги, закричал:

— Эй, отпустите меня! Отпустите!.. Я не хочу! Не хочу!..

Крик бился о каменные стены, метался в глухом холодном мешке и возвращался к Бальжийпину, обессиливая, но он не сдавался и, пока были силы, все кричал, кричал, а потом упал на каменный пол и затих. Очнулся в ту минуту, когда, по его подсчетам, оберегатель темницы должен был открыть люк и опустить пищу. Но этого не случилось. Бальжийпин забеспокоился и все же взял себя в руки и стал терпеливо ждать. Но люк не открывался, а скоро в каменном мешке сделалось душно и жарко, наверху что-то затрещало, заухало… Нет, ему не почудилось, и в самом деле, потолок вдруг словно бы дрогнул, окрасился в ярко-желтый цвет. Бальжийпин со смятением посмотрел наверх не в состоянии понять, что же происходит там, а когда понял, смятение сделалось еще больше, воскликнул:

— Горит земля! О, боги, горит земля!..

Так вот чего он не сумел! Он не сказал никому о том, что чувствовал уже давно, не предупредил людей о беде, которая скоро придет на землю и будет сопровождать их не год и не два, пока не станет вселенской, испепеляющей все на своем пути. Он не предупредил людей, потому что следовал канонам веры, которая повелевала принимать все как изначальную заданность и при любых обстоятельствах находить в себе силы смиряться с нею.

— О боги, что же вы сделали?!

Он плакал и не замечал этого, росло, ширилось его смятение, а впрочем, не смятение, нет, чувство великой вины перед людьми, несгибаемое, не подвластное никаким, чуждым живому, силам.

— Эй, белый монах, вылезай! Да поживее… А то пропадешь…

Бальжийпин вздрогнул, перестал плакать, прислушался. Что это? Иль почудилось?.. Да нет… кажется, нет… В самом деле, нет?..