Читать «Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят!» онлайн - страница 90

Для меня, командира группы разведчиков, главным было – не потерять голову, не впасть в крайности и не утратить инициативу в борьбе с басмачами. Обстановка вокруг нас менялась из-за предательства афганских чиновников высокого ранга. Они вели себя как перекати-поле. Днем служили народной власти, а ночью сотрудничали с басмачами, хотели заручиться их поддержкой и сохранить имущество и жизнь.

ХАД арестовал губернатора Кандагара и большую группу чиновников администрации за пособничество басмачам, но никто не мог гарантировать, что оставшаяся часть чиновников на стороне народной власти. Их политические взгляды были неизвестны.

Объятый войной Афганистан кипел нешуточными страстями, и европейцу разобраться в хитросплетенных интригах было практически нельзя, как и понять коренному жителю Афганистана, почему европейцы называют одногорбого верблюда лошадью и, увидев его, ужасаются, подумать только, до чего афганцы довели лошадь! На что она похожа! Прямо беда!

В течение весны 1981 года обстановка в Кандагаре менялась с поразительной быстротой – с плохой на очень плохую. И, чтобы не угодить под жернова басмаческой мельницы, водитель автомашины Саша Григорьев красил и перекрашивал нашу оперативную машину по моему приказу, подрисовывал лебедей, уток, русалок, замысловатых водяных. Такие автомашины имели дуканщики, религиозные деятели, но не военные. Их сразу выявляли в потоке машин и расстреливали без предупреждения. Ежедневно на дороге от аэропорта в сторону города Кандагара гибли десятки советников и военных штаба бригады, некоторым срезали головы, чтобы получить большие деньги, заработанные «честным» путем, и голова являлась вещественным доказательством, что убит советский офицер, обмана нет, все «честно».

Саурская революция закончилась гражданской войной. Это была кара за грехи, а не война. Всякий раз, когда я оказывался среди раненых солдат в Кандагарском военном госпитале, с большой горечью вспоминал слова развенчанного Ричарда Второго, обращенные к своей жене, в трагедии Шекспира, при расставании с ней перед ссылкой, куда его отправлял Боленбрук: «Скучными, зимними вечерами собирай стариков и заставь их рассказывать о давно минувших скорбях их. Но прежде, нежели ты простишься с ними, расскажи, чтоб их утешить, о нашем печальном падении».

Террор в Кандагаре нарастал. Террористы своими действиями как бы доказывали, что террор вечен.

Гибли наши солдаты, они уносили с собой Россию горе и страдание на чужбине.

Не проходило суток, чтобы не взлетал на воздух склад с оружием и боеприпасами. Привыкнуть к этому зрелищу было нельзя. Я сердцем своим понимал горе плачущего прапорщика у гроба своего друга, убитого на «Дороге жизни», как все называли дорогу от аэропорта в город Кандагар. У убитого военнослужащего не было головы, и прапорщик, нагнувшись над гробом, причитал, как молитву: «Сгинул мой сердечный друг, сгинул на веки вечные. Ушел из жизни безвременно в мир иной. Что я скажу твоей жене Людмиле и сыну – Пете? Почему я жив, а он убит? Мы росли вместе, одногодки. Как мне дальше жить? И где теперь твоя голова?»