Читать «Антология современной французской драматургии. Том I» онлайн - страница 106
Натали Саррот
Пауза. Анжелика отвернулась. Мильтон смущен, он не понимает, что говорить и что делать. Молчаливое движение.
Только Камоэнс, не спуская глаз с Гийома, внезапно добродушно восклицает.
КАМОЭНС. А, ну тем лучше. Тем лучше. Как камень с души свалился. Тяжелый, тяжелый камень. Прямо целая виолончель. Вот уж точно. Я доволен. Ах, как я доволен.
По молчаливому согласию снова принимаются играть 1-ю часть 12-го квартета (ор.127). Прерываются.
ВСЕ. Тише.
МИЛЬТОН. Кто тише?
КАМОЭНС. Ты.
АНЖЕЛИКА. Он!
МИЛЬТОН. Я?
КАМОЭНС. Я?
ГИЙОМ. Я? А она?
АНЖЕЛИКА. Я?
КАМОЭНС. Хорошо. Вот начнем сначала, и посмотрим. Два, три, четыре.
Играют. Прекращают играть. Молчат. Мильтон чихает.
АНЖЕЛИКА. Тут не так уж холодно.
КАМОЭНС. Огонь бы нам не помешал.
ГИЙОМ. Чтобы да, так нет.
КАМОЭНС. Камин. Тут можно где-нибудь устроить камин?
МИЛЬТОН. И что мы там будем жечь?
КАМОЭНС (
Странно, в его биографиях упоминают, что у него были карие глаза и очень тонкие волосы, но никогда не пишут, была ли у него собака.
АНЖЕЛИКА. Зачем заводить собаку, когда сам отлично можешь быть собакой.
КАМОЭНС. Или кошка, которая согрела бы нас вместо огня в этом ящике.
МИЛЬТОН. Зато о лошади пишут.
ГИЙОМ. У меня от вас зубы болят.
МИЛЬТОН. У Бетховена была лошадь.
КАМОЭНС. Лошадью не согреешься.
МИЛЬТОН. Знаете, Камоэнс, я так чихнул, для вида.
КАМОЭНС. Тремя кошками в камине, всего тремя, ну пятью, в крайнем случае, если мамаша кошка входит в их число, можно обогреть целую квартиру.
ГИЙОМ. Я тоже знал одну лошадь, я тоже.
АНЖЕЛИКА. И я.
МИЛЬТОН. И я.
КАМОЭНС. И я.
ГИЙОМ. Почему вы вечно сводите меня на нет?
МИЛЬТОН. А что… Может, это была та же самая.
КАМОЭНС. Лошадь.
МИЛЬТОН. Что тут такого?
АНЖЕЛИКА. Он ею не пользовался.
ГИЙОМ. Кто?
МИЛЬТОН. Бетховен?
КАМОЭНС. Лошадью?
АНЖЕЛИКА. Да.
ГИЙОМ. И что дальше?
АНЖЕЛИКА. У меня была лошадка, но она оказалась мне мала. Мне было двенадцать лет, а ей два года, я из нее выросла. Кошки слишком маленькие. Моя лошадка была величиной с трех котят. (Может, чтобы самой согреться?) И я ждала. Она росла. Я тоже, но не так быстро. Все медленнее и медленнее, но тем не менее не настолько, чтобы снова стать совсем маленькой. (Я говорю совсем, потому что «маленький» не поясняет, до какой степени мелкоты остаешься маленьким — мне иногда кажется, я могла бы уместиться на собственной ладони, такая я была маленькая, «уместиться».) А она, на четырех ногах, не двигаясь, далеко обогнав меня по росту, стояла на зеленеющем лугу, так вот она, эта лошадка, в общем-то, почти сразу, тут же, благодаря траве, наверняка которую она поедала, превратилась в драгунского коня. В дракона с драгуном в седле. Это было еще во времена кавалерии. А потом уже танки пошли и прогресс. Конь вернулся с войны один, другана драгуна потерял. В тот день, когда я села на него верхом, он уже состарился. И не двигался с места. Дело было все на том же лугу. Стоял на четырех ногах, но не двигался. Не мог. Казалось, конь растет, до такой степени он не мог двинуться с места. А я все же оседлала своего конька. Но не могла я его ударить. И спустилась. Папа купил мне рожок. Ну, рожок. Потом моего коня съели, продав заблаговременно в мясную лавчонку на Монмартре, красную с золотом.