Однажды утром в гупта-кабинете, кривыми Йендера поглощена, открытье совершила Изагель, которого никто не ожидал.На крик ее я кинулся к столу, где только что она свое открытье в устойчивую форму облекла и, радостно крича, прижала к сердцуживую трепыхавшуюся мысль, нежданное дитя своей любви — любви к Великому Закону Чисел.Я осмотрел дитя, найдя его математически-жизнеспособным, как все, что создавала Изагель — вернейшая из слуг в усадьбе чисел.Открой она такое в долах Дорис,и если б долы Дорис были местом,где может мирно жить художник чисел —перекроило бы ее открытьевсе гупта-матрицы и все ученье.Но здесь гиперболический закон приговорил нас к вечному паденью, и этому открытью сужденоостаться отвлеченной теоремой, блестяще сформулированной, но приговоренной падать вместе с нами все дальше, к Лире,— и потом исчезнуть.Сидели мы и думали: как много могло бы дать внезапное открытье, когда б не заточение в пространстве, когда бы не паденье в пустоту. И грустно было нам, но и тогда мы не могли не радоваться мысли, а радость чистой мысли будет с нами,пока мы пребываем в бытие.Но Изагель порой глотала слезы,подумав о загадочном пространстве,где сущее обречено паденью,где суждено отгадчице загадокс разгаданной загадкой падать вместе.
40
Рассказ матроса
Переселенье в Тундру-3 шло девять лет. Из Гонда выселяли десять лет. Я на восьмом голдондере ходил, переселяли мы не только гондов — кантонцев, бенаресцев и т. п. Мы взяли на борт за пять лет работы три миллиона потрясенных душ. Такого навидались — страшно вспомнить. А про отлеты уж не говорю — одно сплошное душераздираньеИ скрежет был зубовный, и рыданья, и тут же — бодрый марш космокурсантов. Когда очередная группа гондов подходит к психосанпропускникам, чтобы покинуть грех Земли и срам, в последний миг иной назад рванется, да ведь идешь с потоком, а не сам, поток несется к шлюзам, а уж тут бывалые вояки с Марса ждут. Контроль. Взгляд нелюдей. И все, прощай. Острят солдаты: «В добрый час, езжай из города святого прямо в рай».А людям не до шуточек — сейчас проверят вашу личность — это раз,два — ваша психоперфокарта тут, три — в дешифратор карточку введут, негоден гонд — в голдондер не возьмут.Одни взмывают в небо, в направленье планеты Тундр — там рай, оздоровленье, других манит болотная планета. А что их ждет — так в этом нет секрета.Всех помещают в шахты. С человеком обходятся, как с вещью. Помаленьку всех сортируют и развозят в Особнячки Иголы.Уму непостижимая жестокость;ее и описать-то невозможно:специалисты-палачи, всегда на стражеу кранов, у контактов, у замков,глазки, чтоб службе смерти было виднонутро Особнячков.Мигнет снаружи световой сигнал —служитель смерти сатанинским глазомОсобнячок окинет, наблюдая,как узник боретсяс камнями стен.***Бараки расползались год от года по Тундре-2, где с Нобби мы весной мечтали побродить среди природы нерадиоактивной и живой. Растут там только черные тюльпаны -сей гордый вид к морозам приобвык, — да Петел криком доказует рьяно, как штат природы здешней невелик. Трагически-голодный, всеми чтимый, изведал Петел бед неисчислимо.Еще там есть арктическая ива —тверда, как сталь, черна, искривлена, —японцы бы нашли ее красивой.Листва ее в готовку негодна.Полей холодных дар, стальную сдобупереварить способен только Петелс тройным желудком в дополненье к зобу.Когда бы Петел больше лопать мог,он этим посадил бы под замокпоследний шанс людей на выживанье:тогда бы Петел уничтожил сразусвою и нашу кормовую базу.И трапезы петушии у насрождали смех и содроганье враз.А Нобби эту землю полюбила и привязалась к тундре всей душой. В природе изобилье очень мило, а здесь дается жизнь такой ценой! Пайковая кладовка тундр пуста, но есть душа у каждого куста.К весне поближе Петел голосил, и к маленькому солнцу ошалело ивняк тянулся из последних сил. Бродила Нобби по лугам и пела. Послав на Землю черный листик ивы, писала: это лист из рощи духа, здесь ветер по лугам души гуляет и сердце тихим счастьем наполняет.Лихое было время: Гонд, спаленный фотонотурбом, превратился в газ, приют бегущих из долины Дорис исчез, спиралью огненной кружась. Ну, тут, конечно, всякий согласится, что воздух Тундры-2 куда свежей, а Петел обернется Синей Птицей, хотя похож он на мешок костей. Блаженство Нобби оценили мы, когда у нас настало царство тьмы.И как она сумела — просто чудо — найти такие россыпи в пустыне, на шарике, где так немного видов живых существ — раз-два, да и обчелся.Среди бараков ходит Нобби, смотрит. Лютеют люди. Злобною толпой, голодные как волки, за жратвой они несутся: Петел им желанен, хотя худой и жесткий марсианин отнюдь не схож с провизией земной.Она на все свое имела мненье, считала, что не стоит осужденья беглец, который в тундру удирал, кого барак в два счета забывал.И эта жизнь без всякой лакировки казалась нам игрой кривых зеркал, повинных в непомерной утрировке. На взгляд же узника, который знал, что зеркала правдиво говорят, она страшней казалась во сто крат.Мне любо вспоминать о человеке, который не был никогда ленив на состраданье людям и на жертву (слова, давно снесенные в архив). Когда алтарь обшарпан, окровавлен, все думают: он божеством оставлен.Последний раз была весна в природе, но умерла природа в ту весну: ворвался в Ринд с нагорья жаркий ветер и грохотом наполнил всю страну.Взорвалось солнце, молнии ширяли. Еще вопили люди: «Sombra! Sombra!»Ослепшие, безумные, они бросались к богу, жаждая прохлады, не ведая, что бог и сам в огне и что растерзанное вещество карает древним пламенем Ксиномбру.***Зажаты исполинскими тисками,мы в лютую годину угодили,в поток сплошных напастей и свирепства.Еще пытались люди устоятьза счет каких-то внутренних богатств,да разве с исполином совладаешь?В судьбу когда-то верили и в рок. Но вера потеряла всякий смысл: все драмы, судьбы все в одно слились. Безбурный, неуклонный, всех увлек повального бессилия поток.Всех низвело до клеток государство, а требовало в дань душевный лад. Что всякий лад оно само сломало — то государству было невдогад.И люди, отправляясь в Тундру-2, не знали вовсе за собой вины, но знали: исполин неумолим, поборы исполинские страшны, а будущая участь их тяжка там, в пасти цезисского рудника,и знали о вращающемся замке, отколь и недра рудника видны, и Анталекс — столица той земли. Ее землей возмездья нарекли.***В те годы царство божие предстало обителью и вправду неземной, и возносилось в небеса немало телес, не обзаведшихся душой.Из долов Ринда орды всякой швали в голдондеры рвались, утратив стыд. Мы силою порядок охраняли от все топтавших буйловых копыт.А скромники в сторонку отступали, а скромникам любезны тишь да гладь. Преуспевали буйволы, и скоро всеобщая настала благодать: смутясь перед разнузданным хамьем, повымирали скромники тишком.Высокоробких и глубокоскромных, их Ринд родимый гамма-облучал, они на небо тоже возносились, не попадая вовсе к Миме в зал.Все так и было, я тому свидетель. Я тридцать лет порхал туда-сюда от шарика Земли до плешки Тундры, а это не проходит без следа.Когда глядишь по сторонам дороги, так многое сумеешь уяснить. Я делал ставку на малышку Нобби — не будь ее, не стоило бы жить.Для доходяг она стирала, шила, жалела всех, забывши о себе. Вот почему я описал, мой милый, самаритянку Нобию тебе.
