| So he and the twenty Negroes worked together, plastered over with mud against the mosquitoes and, as Miss Coldfield told Quentin, distinguishable one from another by his beard and eyes alone and only the architect resembling a human creature because of the French clothes which he wore constantly with a sort of invincible fatality until the day after the house was completed save for the windowglass and the ironware which they could not make by hand and the architect departed-working in the sun and heat of summer and the mud and ice of winter, with quiet and unflagging fury. | И вот он и его двадцать негров работали вместе, намазанные грязью для защиты от москитов, причем, как сказала мисс Колдфилд Квентину, от остальных его можно было отличить только по бороде и по глазам, и один лишь архитектор похож был на человека, благодаря французской одежде, которую он постоянно носил с какой-то неодолимой покорностью судьбе вплоть до того дня, когда дом был окончен (не считая оконных стекол и железной арматуры, которых они не могли изготовить своими руками), и когда архитектор уехал - работали молча, с неослабным остервенением под палящим солнцем лета и в ледяной зимней грязи. |
| It took him two years, he and his crew of imported slaves which his adopted fellow citizens still looked on as being a good deal more deadly than any beast he could have started and slain in that country. | Это заняло у него два года, у него и его команды привозных рабов, которые все еще казались его приемным согражданам гораздо страшнее любого дикого зверя, какого он мог бы поднять и убить в тех местах. |
| They worked from sunup to sundown while parties of horsemen rode up and sat their horses quietly and watched, and the architect in his formal coat and his Paris hat and his expression of grim and embittered amazement lurked about the environs of the scene with his air something between a casual and bitterly disinterested spectator and a condemned and conscientious ghost-amazement, General Compson said, not at the others and what they were doing so much as at himself, at the inexplicable and incredible fact of his own presence. | Они работали от зари до зари, между тем как группы всадников подъезжали и, не спешиваясь, молчаливо смотрели, а архитектор, в своем нарядном сюртуке и в парижской шляпе, с угрюмым и ожесточенным изумлением на лице скрывался где-то на заднем плане, напоминая нечто среднее между случайным, ничуть не заинтересованным зрителем и обреченным добросовестным призраком - изумлением, как сказал генерал Компсон, не столько перед остальными и их работой, сколько перед самим собой, перед необъяснимым и невероятным фактом своего здесь присутствия. |
| But he was a good architect; Quentin knew the house, twelve miles from Jefferson, in its grove of cedar and oak, seventy-five years after it was finished. | Однако он был хорошим архитектором; Квентин видел этот дом, в двенадцати милях от Джефферсона, окруженный рощей из дубов и виргинских можжевельников, через семьдесят пять лет после его завершения. |
| And not only an architect as General Compson said, but an artist since only an artist could have borne those two years in order to build a house which he doubtless not only expected but firmly intended never to see again. | И не только архитектором, но, как сказал генерал Компсон, еще и художником, ибо лишь художник мог выдержать эти два года, чтобы построить дом, который он, без сомнения, не только не собирался, но и твердо намеревался никогда больше не видеть. |
