Читать «Абсурдистан» онлайн - страница 30

— Когда вы будете готовы ко встрече с настоящей женщиной, дайте мне знать, — сказал этот еврей. — Зачем же быть одному в мире?

— Ну, я не совсем один, — возразил я и, обняв Руанну за плечи, прижал ее к себе. Однако мой собеседник не купился на это.

— Действуй быстро, сынок! — Он снова кивнул в сторону печальной еврейки. — Ее зовут Сара, и у нее много поклонников. — Он подошел к Любе, вдове моего отца, и вытер ей крошечный носик платком.

Люба представляла собой жалкое зрелище: ее роскошные белокурые волосы были растрепаны, черная откровенная блузка разорвана согласно еврейскому обычаю (с каких это пор она стала принадлежать к этой нации?), руки протянуты к небесам, как будто она просила Бога забрать и ее. Она завывала о том, что «никто в мире не сможет любить ее так» (как Любимый Папа), а потом упала на руки других скорбящих.

Папа хотел, чтобы его похоронили рядом с моей мамой, на старом кладбище в южной части города. Кладбище граничит с пригородной станцией, и на рельсах полно утренних алкашей, жадно высасывающих последние капли из вчерашней бутылки пива «Золотая бочка». На платформе — два перевернутых грузовых вагона: на одном надпись: «ПОЛИ», на другом — «МЕРЫ».

Могилы были осквернены. Даже золотая краска исчезла с маминого памятника. Я едва мог разобрать надпись: «ЮЛИЯ ИСААКОВНА ВАЙНБЕРГ, 1939–1983», не говоря уже о золотой арфе, которую добавил папа, вероятно чтобы намекнуть, что она была такая образованная. (По крайней мере, в отличие от друг их надгробий, на ее памятнике местные хулиганы не изобразили свастику.) О, моя бедная мамочка. Как уютно было уткнуться детским теплым носом ей за ухо — там было так мягко! Серый свитер, порванный на локте — несмотря на стрекотание ее американской швейной машинки. 1939–1983. От Сталина до Андропова. Жить в такое тяжкое время!

Если бы только она могла увидеть меня в Нью-Йорке! Она бы мной гордилась. Я привел бы ее в какой-нибудь простой магазин и купил ей свитер для среднего класса, какого-нибудь яркого цвета. Таков был тип красоты у моей мамы: ей не нужны были шикарные шмотки, которые покупают все прибывающие в Америку новые русские. Когда вы интеллигентны, вам достаточно одежды для среднего класса.

Между тем высокомерное северное солнце расположилось на свой полуденный отдых и вовсю старалось поджечь наши ермолки. В России даже солнце проявляет явную склонность к антисемитизму. Порывы ветра, пахнувшие чем-то советским и недобрым — полимерами? — покрыли нас фантиками от шоколадок, принесенными из урн ближайшего жилого комплекса. Эти обертки прилипли к нам, как пиявки, превратив в рекламу «сникерса» и «марса».

Это были похороны с чем-то вроде импровизированного оркестра, но без музыкальных инструментов. Много завываний и притворных сердечных приступов, с прижиманием юных лиц к старой груди.

— Утешьте ребенка! — закричал какой-то поц, указывая в мою сторону. — Бедный сиротка! Да поможет ему Бог!

— Со мной все хорошо! — заорал я в ответ, слабо отмахиваясь от взволнованного плакальщика — несомненно, одного из моих идиотских родственников. Все они совали мне в карман свои визитные карточки, надеясь на подачку (папа им ничего не оставил) и удивляясь тому, что я такой неродственный и не дружу со своими безмозглыми кузенами, неряшливыми юными племянницами и хищными племянниками. Количество Вайнбергов, старых и молодых, которые все еще болтаются на земле, изумляло меня. В тридцатые и сороковые годы Сталин истребил половину моей семьи. Наверное, не ту половину.