Читать ««Рублевский» жанр нашей литературы» онлайн - страница 5

Почему болеют и мрут артисты — становится понятным из описания репе­тиции, настолько убедительного, что мы словно присутствовали на ней сами: «...Спектакль представлял собой странную смесь оперы и военной подготовки... Артисты были при полном параде, как во время премьеры, и старались, как жолнеры на плацу... Кроме взрослых в балете участвовали и дети... Ребятишки, худенькие, как щепочки, набеленные и нарумяненные, двигались как заводные... Но неожиданно действо прервалось страшным ругательством на немецком. Похожий на лягушку пан выскочил на сцену и принялся лакированной тростью бить по рукам и ногам артистов, которые, по его мнению, ошиблись. Доставалось и детям, но они, как и взрослые, не плакали и не уклонялись от ударов, а засты­ли в нелепых скульптурных позах... Никто не вскрикивал, не стонал — звучали только ругательства и глухие удары».

А вот эстет-садист Иероним выступает в роли этакого «пигмалиона», но только наоборот: тот греческий скульптор, как известно, оживил прекрасную статую, а наш украшал свою пиршественную залу живыми людьми, превращен­ными в статуи: «Прантиш вспомнил рассказы о крепостных актрисах, которых вынуждали изображать статуи, — присмотрелся... И действительно, мраморные богини дышали! <.. .> Одна случайно переступила с ноги на ногу и тут же замер­ла под злобным взглядом придворного маршалка...»

О многом говорит даже «просто» описание повседневного обеденного стола магната: «...Стол был богатейший... Кабанчики с приставленными крыльями... Щуки, с головы отварные, внутри запеченные, с хвоста жареные... Серебряные сервизы — сложные конструкции из тарелок на изящных маленьких колоннах, украшенные изображениями античных богов... Роскошь! А есть не хочется». Такой краткий вывод после развернутого описания — сильный авторский прием: он разом, без лишних слов, сводит на нет все расписанные ранее красоты...

Читатель мог бы уже и забыть про этот пиршественный стол магната среди множества другой интереснейшей информации, но... в следующей книге цикла он встретит (неслучайно) описание другого обеденного стола — мужицкого, в нищей деревне у никудышного пана: «В хатах дышать было нечем, скотина содержалась вместе с людьми. Особенно поражало то, что вместо стола в полу был выкопан глубокий ровчик квадратной формы. На его край садились, спустив ноги, а центр использовали как стол <... > ...Кусок чего-то черного, похожего на торф... это их хлеб... толченая кора, мякина, сушеная лебеда... А зерно... которое они вырастили, уже все свезено в панские клети — был недород, а подушное [налог с «души»] не скостили». Поневоле вспомнишь тот стол и сравнишь с этим — как говорится, почувствуйте разницу...