Читать ««Пёсий двор», собачий холод. Том I» онлайн - страница 55

— Это верно, — усмехнулся вдруг Гныщевич, но немедленно вновь помрачнел. — Ну перехвачу, ну выведу, а дальше мне с ним что делать? Прятаться ему некуда, у общины всё схвачено. Ночует при Порту. А я у себя в комнате общежитской, знаешь ли, не один. Cela ne colle pas.

— Никто не один. Сообразишь по обстоятельствам, ты парень сметливый.

Гныщевич окинул Хикеракли оценивающим взглядом, а потом решительно нахлобучил шляпу.

— Значит, так. Ты, раз такой умный и из себя весь душещипательный, идёшь со мной.

Хикеракли опешил.

— Совершенно не иду, помилуйте-с. У меня сразу два других дела есть.

— Идёшь, — Гныщевич категорично рванул его за плечо, — а по пути кумекаешь, как быть дальше.

— В Порт? Я человек простой, непортовый, меня туда не звали.

— Я зову, а вернее, в последний раз говорю тебе, что ты идёшь со мной, — Гныщевич не забыл свой ножичек, подобрал и привычным, оказывается, жестом сунул его за голенище. Хикеракли только вздохнул. Два других дела фигурой речи вовсе не были.

— И друг Плеть у тебя в переплёт попал, — проворковал он, нагоняя быстрый шаг Гныщевича, — и с другом Метелиным ты, говорят, рассорился — рассорился же, а? Один-одинёшенек во всём свете и остался.

— Зато ты у меня теперь есть, ненаглядный.

— Не я у тебя, а ты у меня.

Гныщевич вдруг сбавил шаг и развернулся с озарением на лице.

— Метелин — твоих лап дело? Он ведь после той promenade с тобой по казармам ко мне взрослым и мудрым вернулся. Ты подначил?

— А если и я?

— Зачем?

— А зачем он, дяденька, друзей моих притеснял?

Сие лаконичное объяснение Гныщевич вполне понял. Поджал губы.

— Со мной так просто не обойдёшься.

— Я ума только всё никак приложить не могу, — перешёл на шаг уже Хикеракли, — как ты, юный и глупый, в Академии отираться продолжаешь. Али многоуважаемый её глава и сам твоего ножечка боится? И секретарь Кривет нешто тоже?

— Я экзамены сдал, — горделиво отозвался Гныщевич. — Мне доступна литература на иностранных языках, впечатление производит отменное.

Эта детская гордость за свои достижения, так сказать, интеллектуальные выглядела нелепо и совершенно искренне. В Академии для портового мальчишки, взрощенного с некоторых пор таврами, жизнь была лёгкая, а потому, как оно и водится, скучная. Ему не хватало задач посложнее. Он и с Хикеракли-то заговорил голосом человеческим потому только, что тот подбросил сложную задачу аж дважды: сперва оказался в состоянии съездить по уху, потом сочинил всю эту (ему совершенно ненужную) аферу с Плетью. Это он, он, Гныщевич, был у Хикеракли как на ладони, а вовсе не наоборот.

А детская гордость в сочетании с детской же заботой о дурацкой шляпе была трогательной.

Два же других дела Хикеракли фигурой речи не были по-прежнему. И если одно из них являлось мероприятием, так сказать, увеселительным, без особого толку, то другое — другое имело наипрямейшее отношение к «другу его Метелину». И Скопцову. Было оно обещанным и запланированным их разговором, где Хикеракли-своднику полагалось всенепременно присутствовать вот уж двадцать минут как.