Читать «Диспут с атеистом» онлайн - страница 41

Как же это христианство так мешало развитию науки, что в итоге она и родилась именно в христианском обществе? Другие культуры столетия спустя смогли импортировать европейскую науку, но не смогли создать ее самостоятельно. Инквизиция (и протестантская, и католическая) были достаточно могущественны и решительны, чтобы смести зарождающегося нового врага. Но научные сообщества выжили — потому что инквизиция их врагами как раз не считала. Напротив, видела в них союзников в борьбе с колдовством и язычеством.

Бруно был сожжен, но Бруно не был естествоиспытателем. Почитайте сами его книги, и вы увидите, что они написаны не на языке математики и физики, а на языке оккультной публицистики.

Коперник репрессиям вообще не подвергался, а с католической иерархией у каноника Коперника были самые добрые отношения.

Галилей привлекался к суду инквизиции (что, однако, не означает ни ареста, ни пыток). Собственно, инквизиция требовала от него научной честности: не отождествлять математическую модель и физическую реальность; не скрывать от читателя теории, аргументы и факты, противоречащие твоей модели; не делать философскомировоззренческих выводов из частных научных гипотез. Научная работа Галилея после суда не была прервана. А вот фразы «и все-таки она вертится» Галилей не произносил.

Печально, что имел место сам факт судебного прения Галилея и богословов. Но из этого единичного события не стоит делать вывод о враждебности христианства и науки. Как не стоит из ошибки одного врача делать вывод, будто вся медицина есть вредительский фактор. Как из ошибки одного ученого не следует делать заключение о вредоносности самой учености.

Нет, не от Церкви исходила и исходит угроза науке. И саму возможность такой угрозы легко устранить именно в результате приближения Церкви к школе. Ведь если будет принята государственная программа, регулирующая присутствие православной тематики в школьно-университетской программе, то те люди, которые будут эту программу осуществлять, должны будут получить образовательную подготовку в государственных университетах. И, значит, им будет привит вкус к научной мысли. Во всяком случае такой шанс будет у государства и у мира университетской науки. Так что там, где академик Рубинов видит опасность, я вижу просто пространство для работы и сотрудничества.

Признаюсь, что некоторые тезисы разбираемой мною статьи приводят к выводу о крайней затрудненности такого сотрудничества в случае, если идеологическая модель, исповедуемая Рубиновым, ляжет в основу государственной политики Белоруссии.

Оказывается, с точки зрения президентского чиновника, атеистическая пропаганда и борьба с «чрезмерным влиянием Церкви» отвечает «потребности развития государства». И в чем же такие потребности состоят? В ускоренном развитии науки? Но опыт западных стран, в которых религиозное присутствие в социальной жизни гораздо более значительно, чем в Белоруссии, показывает, что научный прогресс там от этого не страдает. На самом деле «потребность государства», отстаиваемая