Читать «Голос и ничего больше» онлайн - страница 152

Весь процесс анализа, таким образом, трансформируется в траекторию, управляемую голосом. Мы уже увидели, что голос и есть инструмент анализа и что единственная связь между аналитиком и пациентом — это голосовая связь. Аналитик скрыт, как Пифагор, и находится за пределами поля зрения пациента, добавляя таким образом еще один поворот винта к приему Пифагора: если у Пифагора рычагом являлся акусматический голос, то

здесь мы имеем дело с акусматическим молчанием, молчанием, источник которого невозможно увидеть, но которое должно быть поддержано присутствием аналитика. Три модальности голосов Фрейда объединены и вступают в игру. Во-первых, речь, адресованная этому Другому, приобретает форму йазыка: Другой предположительно должен слышать именно «голос в означающем», кодированное послание, относящееся не к намерению говорящего, но к его оговорке, постоянному соскальзыванию означающего к голосу; слышать «hearsing» в «hearsay». Это принадлежность бессознательных формирований и работы желания, и аналитик, как тот, кто слышит, возвращает послание отправителю — послание, выраженное в означающих, возвращено в форме голоса, то есть язык возвращен как йазык. Во-вторых, интерпретация этих формирований приводит в результате к их укоренению в фантазии, где желание ориентируется прежде всего, преодолевая травматическое ядро, во фрейдовском сценарии, воплощенном в голосе, который фантазия старается нейтрализовать и наделить смыслом. Бесконечное распространение бессознательных формирований и их интерпретации противопоставлено их редукции до минимального ядра фундаментальной фантазии⁵⁰. В-третьих,

если молчание аналитика служит рамкой для процветания йазыка и его бесконечного толкования, то это также что-то, что его прерывает и устанавливает для него границы. Аналитик—агент Другого, но не просто как «субъект, якобы знающий», в то же самое время (и мы не можем разъединить обоих) это Другой, в котором звучит голос и «занимает место», опора для инаковости в голосе, место, где голос получает ценность события, разрыва.

Именно здесь «возвращение послания в его обратную форму» достигает своей финальной цели: возвращенное послание — просто голос чистого звучания; или, другими словами, послание желания возвращено как голос влечения. Но это вовсе не голос, который мы могли бы изолировать как таковой, независимо от двух других, это вовсе не черная дыра немого наслаждения, поглощающего объект, речь, желание, смысл, — если мы попытаемся взять этот голос напрямую как объект, как цель, то неминуемо упустим его. Проблема влечений в том, что они никогда не могут быть взяты напрямую как предполагаемое место наслаждения, «это» не наслаждается так, как нам хотелось бы, именно в этом все затруднение анализируемых, хотя «это» может быть затронуто, пусть и долгим путем «перехода» через голос и петлю Другого.

Последним этапом данной траектории должен быть переход с позиции анализируемого на позицию аналитика: это способ остаться верным данному опыту, этому событию, этому голосу, беря на себя свою позицию, представляя объект голоса как таковой. Ответить голосу и ответить за него —