Читать «Голос и ничего больше» онлайн - страница 133

Однако проблема в том, что момент правильного понимания никогда не приходит, он, так сказать, бесконечно отложен. Время между слышанием и пониманием как раз и составляет время конструирования фантазий, желаний, симптомов, всех базовых структур, которые лежат в основе и организовывают широкое разветвление человеческого наслаждения. Но как только этот механизм оказывается на месте, никогда не возникает момента, когда можно было бы сказать с четкой объективностью и невозмутимостью, спокойствием и самообладанием: «Так вот о чем шла речь, это были мои

родители, занимающиеся сексом. Тогда все в порядке, все под контролем, у вещей есть смысл, в конце концов, это то, что родители должны делать по определению, если бы они этого не делали, то в первую очередь не были бы моими родителями (по крайней мере, в эпоху Фрейда); теперь мне все ясно, нет необходимости быть травмированным, все в мире снова встало на свои места». Всегда есть что-то неотъемлемо невозможное в факте произнесения чего-то подобного — или, я предполагаю, что если кто-то утверждает такое, то речь идет об очевидном случае психоза. Скажите это или что-то в этом роде, и тут же последует «конец цивилизации в том виде, как мы ее знаем», наш мир сильно пошатнется.

Когда субъект в итоге понимает, в предполагаемый момент вывода, это «всегда уже» слишком поздно, все произошло тем временем: новое понимание не может сместить и искоренить фантазию, напротив, оно вынужденно становится ее продолжением и дополнением, ее заложником. Истинному, надлежащему смыслу всегда предшествует воображаемый, который расставляет декорации, занимается инсценировкой, так что когда наконец появляется предполагаемый главный актер, он помещен в готовую рамку: неважно, что он говорит, сцена поставлена, и обрамление обуславливает его слова. Наступление адекватного понимания — это наступление наименее неправдоподобной и нелепой фантазии из всех: фантазии, которая могла бы иметь объективное и нейтральное понимание «сексуальности», наслаждения, этого избытка, что-

бы мы могли относиться к ней с подходящей дистанцией, бесстрастно, так сказать, на научном языке, желательно по-латыни¹⁹. Но здесь нет правильной меры, умеренной середины, взвешенности. Мы можем увидеть, что наиболее техническое, мелочно точное и фактическое описание «сексуальных действий» в действительности предстает как самое ненормальное из всех, непредвзятая объективность напрямую совпадает с бредом.

Когда ребенок слышит, он не должен быть способным что-либо понять; когда взрослый понимает, он не должен быть травмирован; но эти обе крайности невозможны: непонимание — это как схождение с рельсов, и понимание не значит возвращение на них. Субъект всегда зажат между голосом и пониманием, пойман во временность фантазии и желания. Из упрощенной перспективы в прошлое есть «объект голоса» в начале, за которым следует означающее, призванное придать ему смысл, примириться с голосом (но которое на самом деле производит голос и его избыток в первую очередь). На основе этой простой схемы мы можем, однако, увидеть, что означающее всегда находится в заложниках у фантазии, оно «всегда уже» вписано в ее экономику и всегда возни-