Читать «Голос и ничего больше» онлайн - страница 131

Если бы речь шла о врожденных механизмах, то проблема была бы гораздо менее серьезной: поскольку вся сложность в том, что субъект перед лицом этой тайны оказывается без подсказок или указаний.

Я могу упомянуть, по крайней мере вскользь, что предприятие Жана Лапланша по реабилитации, так сказать, теории соблазнения помещалась в этом особенном комплексе эмоционально окра-

шенных представлений. Критическая линия, направленная против Фрейда, обвиняла его в том, что он якобы скрыл доказательство сексуального насилия над детьми как главную причину истерии, заменив ее на безобидные фантазии. Истерия представляется скорее в зрелищных формах, которые похожи на действия без истинной причины, и травма соблазнения, кажется, предоставляет недостающую причину, тогда как отказ Фрейда от теории соблазнения, кажется, в очередной раз переносит вину на самих женщин. Аргумент Лап-ланша заключается в том, что соблазнение или подвергание ребенка сексуальной травме действительно лежит в основе не только любой истерии, но и какого угодно формирования субъекта. Ребенок всегда становится объектом загадочного чрезмерного инвестирования, избытка страсти, который также характерен для отношений между взрослыми, избытка в Другом, о котором свидетельствует ребенок и который равносилен травматической тайне, вызывая тем самым процесс субъективации. Как мне найти место в том, что движит Другим, что доставляет ему наслаждение? Более классической и более стереотипной версией этого является Lauschphantasie, фантазия подслушивания¹³. Таким образом, соблазнение проис-

ходит не только «в мыслях», но в то же время и не может быть отнесено к внешней причинности — новая причинность фантазии заключается как раз во встрече/контакте того и другого.

С нашей предвзятой позиции, самая интересная часть — это роль, которую играет голос, загадочный звук-объект, являющийся основным знаком в этом избытке в Другом, он сжимает тайну Другого, будучи в то же время знаком, раскрывающим избыток в субъекте, — тут, так сказать, и происходит перекрывание двух избытков. Именно здесь Фрейд обнаруживает краеугольный камень, на основе которого он надеется построить новую теорию истерии и новую модель психической жизни человека. Он продолжает возвращаться к этой теме снова и снова в своей переписке с Вильгельмом Флиссом и своих первых работах по этиологии истерии.

Я открыл недостающую мне часть для разгадки проблемы истерии в форме нового источника, из которого проистекает элемент бессознательной выработки. Я опираюсь на истерические фантазии, которые, я теперь вижу, каждый раз возвращаются к вещам, услышанным ребенкам в раннем детстве и понятым намного позднее. Удивительно, что возраст, в котором ребенок получает такого рода знания, очень ранний: начиная с шести-семи месяцев!¹⁴

Месяц спустя:

Фантазии происходят от услышанного, но понятого только намного позже <...>. Они представляют собой защитные структуры, сублимацию и приукрашивание фактов, которые одновременно служат в качестве самооправдания. <... > Я теперь вижу, что все три невроза, истерия, невроз навязчивости и паранойя, содержат одни и те же элементы <...>. Но прорыв в сознание, формирование компромиссов, т. е. симптомов, различны от случая к случаю*.