Читать «60 лет-не возраст №2-2003» онлайн - страница 44
Автор неизвестен
5 февраля 1913 года газеты вышли с траурными заголовками: «Вяльцева скончалась». Согласно полицейским сводкам, в последний путь до Александро-Невской лавры ее провожала 150-тысячная толпа. Ей было сорок два года.
«Вяльцева умерла. Угасла как тихий аккорд сладкозвучной песни, и еще угрюмее и безотраднее стал Петербург. Да, это не преувеличение. За последние 15–17 лет не было, кажется, никого, кто бы так согревал, молодил и радовал петербуржцев, как Вяльцева. Ее серебряный голос пел нам о любви и о страсти, о весне, о солнце, об упоительном мае… И когда она пела, казалось, раздвигались стены концертного зала, и манила даль, и веял вольный ветер, а мы, «рожденные ползать», ощущали крылья и отрывались от земли, ее пыли и ее забот. По капельке, во всех концах России расточала она свои силы, сок своих нервов, кровь сердца и угасла, как лилия, оторванная от стебля. Она не вся умерла. Граммофонная пластинка сохранила людям тень ее голоса, но даст ли она понять не слышавшим ее, что такое была Вяльцева, в чем было ее очарование, что сделало ее «несравненной»?.. Это знаем только мы, ее современники, и тем горше наша утрата, и тем тяжелее думать, что ее уже нет!..». Так проникновенно писал об Анастасии Вяльцевой в газете «Раннее утро» Степан Гаврилович Петров, будущий пролетарский писатель Скиталец.
Проходят годы, сменяются поколения людей, а на афишах нынешних певиц нет-нет, да и промелькнет строчка: «Из репертуара Анастасии Вяльцевой». Эти слова звучат как заклинание, в них верят, как в талисман, способный приносить удачу. И романсы из репертуара Вяльцевой действительно могут принести удачу, настолько они полны жизнью, изящны и стильны.
МОМЕНТЫ ИСТОРИИ
Стрельцы перед казнью
"Помню, я когда-то свечу днем на белой рубахе видел с рефлексами. Отсюда все стрельцы и пошли. Когда я их задумал, у меня все лица сразу так и возникли. И цветовая раскраска вместе с композицией".
Так рассказывал Василий Суриков Максимилиану Волошину историю создания картины “Утро стрелецкой казни”. Он всегда шел не от идейного содержания, а от зрительного образа. Достаточно было малейшего внешнего толчка, чтобы его богатое воображение начало создавать новый сюжет. “Боярыня Морозова” родилась из вороны на снегу, “Стрельцы” — из зажженной свечи.
Но воображению нечем было бы питаться, если бы Суриков не получил с самого детства запас художественных впечатлений. Эхо старины отдавалось в их сибирском доме. В семье соблюдались старинные обычаи, бережно хранились доставшиеся от предков-казаков оружие, одежда, утварь. Приехав после учебы в петербургской Императорской академии художеств в Москву, он смог переплавить свои детские впечатления в образы потрясающей силы.
“Началось здесь, в Москве, со мною что-то странное, — рассказывал Суриков. — Прежде всего почувствовал я себя здесь гораздо уютнее, чем в Петербурге. Было в Москве что-то, гораздо больше напоминавшее мне Красноярск, особенно зимою. Идешь, бывало, в сумерках по улице, свернешь в переулок, и вдруг что-то совсем знакомое, такое же, как и там, в Сибири. И как забытые сны, стали все больше и больше вставать в памяти картины того, что видел в детстве, а затем и в юности, стали припоминаться типы, костюмы… Но больше всего захватил меня Кремль с его стенами и башнями. Сам не знаю почему, но почувствовал я в них что-то удивительно мне близкое, точно давно и хорошо знакомое… И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души. Остановился недалеко от Лобного места, засмотрелся на очертания Василия Блаженного, и вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина”.
