Читать «60 лет-не возраст №2-2003» онлайн - страница 46

Обычно искусствоведы видят главную идею картины в противоборстве двух миров: старого, отходящего, и нового, в котором зарождалась Россия молодая. Новый мир — это молодой царь, “поднявший Россию на дыбы” путем самых радикальных, крутых преобразований. Он только что вернулся из своего первого заграничного путешествия, так называемого “Великого посольства”. Повидав разные страны, познакомившись со многими достижениями европейской культуры, он вернулся в Россию наполненный великими замыслами. И вся его фигура говорит о несгибаемой воле, о твердой решимости, с которой он готов бороться со всеми, кто будет мешать ему в его деятельности. А стрельцы привержены патриархальной старине, перемен они не желают. По наущению сестры Петра, царевны Софьи, они подняли бунт, порешив “идти к Москве, разорить Немецкую слободу и побить немцев за то, что от них православие закоснело, побить и бояр… государя в Москву не пустить и убить за то, что почал веровать в немцев, сложился с немцами…”. Мятежные стрельцы были быстро разгромлены, и, вернувшись в Москву, царь учинил сыск и казнь.

В таком подходе к картине есть, конечно, своя правда, однако далеко не вся. Уже сама композиция картины говорит о сложном, нетрадиционном подходе художника. Суриков выстраивает композицию необычно, смещая акценты с переднего плана на задний. Фоном стал Покровский собор, но он показан с отсеченными главами. Известно, как Петр поступил с церковью, подчинив ее государству, своей могучей воле. Отсеченные главки Василия Блаженного, отсеченные языки колоколов, отсеченные головы стрельцов… А за спиной Петра — кремлевская стена, символ прочности государства, крепкой власти. Холодная, прямая стена с башнями и бойницами, несокрушимая, как и воля царя.

В этом противостоянии — ключ к пониманию картины. Противоборство не столько старого и нового, сколько духа и плоти, столкновение двух путей — “пути мироотвержения” и “пути мироприятия” (в трактовке Ивана Ильина). Правда, на путь “мироприятия”, то есть доминирования государства, военной силы, Россия вступила еще до Петра. Но именно Петр, по словам Чаадаева, “перед лицом всего мира отрекся от старой России. Своим могучим дуновением он смел все наши учреждения; он вырыл пропасть между нашим прошлым и напоим настоящим и грудой бросил туда все наши предания”.

Петр победил, и это было предрешено всем ходом исторического развития. Но на картине он очень одинок. И главное, он встревожен. В нем нет того спокойствия, которое дается душевной силой, высотой духа. Его фигура как бы растворяется в сером сумраке московского утра.

А в фигурах побежденных стрельцов есть и величавость и спокойствие. Это вводило в недоумение многих критиков. В.В.Стасов, например, искренне удивлялся: “Нигде я не увидел ни единого проблеска злобы, хотя бы и вполне бессильной мести, ярости. Все кротки. Возможно ли это?” Это было бы невозможно, если бы художник следовал натуралистической точности. Но у него была другая задача. “Торжественность последних минут мне хотелось передать, а вовсе не казнь”, — говорил он.