Читать «25 ключевых книг по философии» онлайн - страница 190

Это понятие момента точно определяет человеческое и его внесение во временность. Вклад Лефевра в теорию присутствия расширяют его многочисленные последующие работы (как, например, Присутствие и отсутствие или Что значит мыслить?).

II. Автобиография философа

Сумма и остаток представляет автобиографию как форму философской работы. Довольно интересно посмотреть, как сам Лефевр размышляет в своей книге об автобиографии:

«Автобиография, написанная со всей основательностью, — не как защитительная речь в пользу приемов доказательства невиновности, использующихся современниками, или для будущих поколений — предполагает исследование, тон, стиль и почти целый словарь. Она должна бесстрастно вдаваться в любую подробность, какой бы банальной или неприятной она ни была. Тот, кто рассказывает о своей жизни, кто берет на себя такое невыносимое обязательство и утверждает, что сделает его выполнимым, кто хочет, чтобы это повествование имело смысл, должен опуститься в самые глубины, которые психолог тщетно пытается достичь. Он должен избегать грубых капканов, ибо даже их топорность и осведомленность о них не очень помогают в том, чтобы их обойти: обесценить себя или восторгаться собой, придавать большой смысл незначительному и наоборот. Пытаясь ухватить универсальное через исключительную частность, он должен знать, что без приближения эту правду постичь труднее, чем любую другую. Он не может не тематизироваться. Между значимыми анекдотами (но кто может знать, что значимо, а что — нет? Может, автобиографии стоит оставить возможному читателю в качестве труда для выделения смысла?) он не может не вставить фрагменты более широкой действительности: портреты, описания. Автобиография, став литературным жанром, подвергается опасности, которая подстерегает всю литературу: смешивать нынешнее сознание с ситуациями, когда-то пережитыми в сомнениях, проецировать на выполнение сознание выполненного, пройденного, с тех пор усвоенное и приобретенное. В автобиографии, как в романтическом повествовании или хронике, взаимодействуют и перекрещиваются многочисленные времена и многочисленные сознания: время прожитого и время знания, время сомнения и время уверенности, время рассказанного, рассказчика и читателя. Как направить их отношения и конфликты к взаимному оплодотворению? Автобиография становится искусством, хотя им она не должна бы быть. Выявить решающие моменты в индивидуальной биографии так же сложно, как и определить их в истории народа, общества, цивилизации. И вот результат: судьба… А момент решения? И вообще, было ли это решением или решающим моментом, выбором или отказом от него, свободой или отчуждением? Анализируя такой момент, обнаруживаешь зерно того, что последующие времена должны были развить; но зерна могут умереть; и пусть они гибнут! Углубление анализа заставляет вернуться в предыдущий момент, когда обнаруживаешь то же самое зерно, более слабое, более развитое, смешанное со многими другими, Где располагается истинное рождение? Почему это семя развилось, тогда как другие дали себя задушить? Когда человек встречает то, что искал, он говорит, что постиг здравый смысл, причины и следствия, последовательность в пространстве перемени: детерминизм. Он не ошибается. Он усвоил нечто, семенной мотив, как говорили некоторые старые философы. Но детерминизм никогда не обходится своими средствами. Необходимость никогда не является достаточной. Она отсылает к другой вещи: дальше, глубже — а также в последовательности ближе. Она отсылает ко всей истории, которую невозможно написать, ибо она не имеет воспринимаемых границ; в этой истории вторичные или производные причины, с виду неосновные, в определенный „момент“ смогли стать основными; в этой истории незамеченные противоречия смогли направить ее на замеченные проблемы и противоречия, поменять или изменить на противоположный их смысл и их эффективность».