Читать «Каменный пояс, 1975» онлайн - страница 42

— Мы не виноваты, — начала Людмила Александровна громко, а затем все тише, будто ее быстро уносило течение далеко, далеко, — ни ты, ни я, ни он... не виноваты! Так пришлось... одного и того же человека...

Я стоял, и в ушах моих тоже билось течение, шумело волнение. Я вздрогнул, услышал напряженно-жесткий мамин голос:

— Выйди-ка, выйди же!

Я не успел обидеться и ушел во двор. И на холодном ночном ветру почувствовал себя маленьким и лишним, Но тут вдруг дошла до меня вся сцена встречи мамы с Осениной, она как бы пробежала убыстренной киносъемкой передо мной, и ясно уже я осознал, почему был изгнан из нашего дома Сережка...

Не успел я поразмышлять над всем этим, как мимо меня прошла Людмила Александровна. Отойдя шагов пять, она пошатнулась, я хотел было броситься, поддержать ее, но она сама повернула назад. Она обняла меня. Лицо ее было мокрое, и вся она — вялая и слабая.

Мы стояли на ночном ветру, продувавшем пустой темный двор, и мне вдруг, к стыду моему, захотелось крепко обнять эту женщину, прижаться к ней...

— Вас проводить? — наконец спросил я.

Она тяжело покачала головой.

— Иди домой. Ты ей нужен сейчас...

Она пожала мне локоть и пошла через ночной ветреный двор, сквозь серый дымящийся снег. Я последовал за ней, проводил ее. Но она ни разу так и не обернулась.

...У нас дома все было как час назад. Будто ничего не произошло. Только чай остыл.

Мама при моем появлении стала зачем-то двигать чашки, перекладывать ложки. Одна ложка выскользнула из ее рук. Упала, звеня, на пол. Я поднял ее. И заставил себя посмотреть маме в лицо...

Мама устремила свой ласковый взгляд, но далекий, растерянный, не мне предназначенный. Она, как и Людмила Александровна, словно бы прислушивалась к чему-то своему, дорогому и томящему, уже никогда не повторимому...

10. Мне иначе нельзя...

Надо было учиться. Надо было жить. За последние дни класс наш как-то повзрослел, на уроках сидел тише (кроме немецкого), двоек стало меньше.

Илюха задавал на дом помногу, но никто не возмущался.

А тут произошло нечто из ряда вон выходящее, как выразился Эдик. Были прерваны уроки, и всю школу выстроили в коридоре. Директор, тая улыбку, придирчиво оглядывал всех, лично поправлял воротнички, кому-то застегнул пуговицу. Затем он взглянул на часы и, припадая на протез, поспешил к репродуктору. Включил на полную громкость.

И торжественно-волнующий до слез, мужественный голос Юрия Левитана объявил:

«В последний час! Наши войска полностью закончили ликвидацию немецко-фашистских войск, окруженных в районе Сталинграда. Второго февраля историческое сражение под Сталинградом закончилось полной победой наших войск...»

Директор стоял по стойке смирно. А «немка» наша улыбалась, и слезы лились по дряблому ее лицу. Но она не вытирала их, лишь комкала в коричневой руке кружевной платочек.

К концу уроков дежурный принес праздничные «корябушки» из белого забытого хлеба, и на каждом ломтике сверкала щепотка настоящего сахарного песка. Такого праздника более уже не праздновал никогда...