Читать «Уйма» онлайн - страница 2

Лёжа, ложе, лыжа, ложа, лужа, лажа…

Не надо было слишком напрягаться, ломать голову, чтобы понять: наш поэт слегка тронулся и, вероятно, по многим причинам, коих в нашем времени, как и во всяком предыдущем, немало.

Мы все несчастны. Но несчастнее женщины существа нет. Вся её жизнь — обман. Ей лгут, обещая счастье. Ей говорят о любви, но и это ложь. Трагедия в том, что она верит и чаще всего не осознаёт всей драматичности своего положения.

— Я никогда отсюда не уеду.

— Не зарекайся.

— Я не уеду, потому что хочу остаться русским.

Снова сушь, как двадцать один года назад. Снова неурожай. Снова холера.

В юности ему казалось странным, что все девушки, за которыми он пытался ухаживать, не сговариваясь, тут же начинали называть его Пестиком. Пестик да пестик!

В детстве он испытал сильное чувство. Он очень любил бабушку. Объясняясь, малыш говорил: когда вырасту, ещё крепче тебя любить буду. Как же крепче ещё можно? — всякий раз уточняла старушка. На что внук отвечал: А я тебя на руках носить буду.

Слова поэтов и детей бываю пророческими. Бабуся дожила до обещанного. Она была так слаба, что не могла передвигаться. И он ухаживал за ней: кормил, купал. Носил на руках в ванную.

Оператор — император.

Всякая власть — это секретное выделение общества. Вещество это несёт в себе полный набор тех элементов, которыми живёт или умирает оно. Парламент в этом смысле — наиболее объективная субстанция. Анализируя его, опытный лаборант легко определяет состояние всего организма. В парламент попадают наиболее активные элементы общества: как созидательного, так и разрушительного начал. Если последних большинство, в организме накапливаются продуцируемые ими выделения. Они, в конце концов, и убивают. Сначала орган. А затем и организм.

РембО и РЕмбо — всё равно, что Барбюс и барбос.

У него с молодости такая спина, что даже сквозь пиджак угадывалась майка.

А её звали Милазина. О ней говорили: разрушительница собственной судьбы.

Неправда ли, звучное сочетание: Мила Зина Уйма?!

Он чуть было не клюнул на её фамилию. Некоторое время даже размышлял над тем, не взять ли её себе.

Поэт с такой фамилией — это что–то! Так говорила она. И он соглашался. Такая фамилия для творческого человека — пятьдесят процентов популярности.

Из хрупкой трепетной девочки она (для окружающих необъяснимо почему) превратилась как бы мгновенно в женщину: тонкую сильную. Сдержанную. Такой, скажем, взрослой её сделал аборт. Адские муки так потрясли её тело и душу, что став ещё более привлекательной, она возненавидела секс.

Шло время. И если бы не ежемесячное напоминание, она бы и не вспомнила о своей половой принадлежности.

А вот экспромт Пестика:

Все в ажиотаже:

Гениален ты.

Красишь, мажешь в раже…

А твои холсты

(ЁКАЛЭМЭНЭ)

Не висели даже

Около

Манэ.

Насочинял из ревности. Художник Маня вдруг воспылал к Милазине чувствами. Подарил картину «Потроха», которая, как сам выразился, оценена была в пятьсот долларов. И хорошо сделал, что подарил. Лучше средства для отвращения и придумать нельзя было. Милазина, как только увидала внутренности вспоротого рыбьего брюха, так и всё. Ни картину не приняла, ни руку с сердцем, которые Маня предлагал с упорством южанина, да ещё Скорпиона по знаку.