Читать «Исцеляющее безумие: между мистерией и психотерапией» онлайн - страница 78
Дмитрий Соколов
Утром стало известно, что старый шаман со своей дочерью исчезли из деревни. Все племя просило Поля быть шаманом-защитником, и он согласился. В его родную деревню прежний шаман так и не вернулся, так что Поль оказался шаманом для двух соседних племен. Он так и не вернулся в Монреаль.
Эту историю он записал и издал по-французски сто лет назад.
Но – пусть. Пусть я дурной человек. Я вообще замечаю: если человеку по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов, и грез, и усилий – он очень дурной, этот человек. Утром плохо, вечером хорошо – верный признак дурного человека. Вот уж если наоборот – если по утрам человек бодрится и весь в надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение – это уж точно человек дрянь, деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Не знаю, как вам, а мне гадок.
Конечно, бывают и такие, кому одинаково любо и утром, и вечером, и восходу они рады, и заходу тоже рады – так это уж просто мерзавцы, о них и говорить-то противно. Ну уж, а если кому одинаково скверно – и утром, и вечером, – тут уж я не знаю, что и сказать, это уж конченый подонок и мудозвон. Потому что магазины у нас работают до девяти, а елисеевский – тот даже до одиннадцати, и если ты не подонок, ты всегда сумеешь к вечеру подняться до чего-нибудь, до какой-нибудь пустяшной бездны…
Такие дела.
Говорят, что есть четыре пути, и сдается мне, что я свой путь знаю. Говорят, что есть пути воина, целителя и учителя – и это все не мое. Не то чтоб мне не хотелось воевать, лечить или проповедовать – иногда очень даже хочется, но потом проходит день, и уже не тянет. Я могу без этого. А вот четвертый путь – путь видящего – это мое родное. Что делает видящий? Он видит правду и он рассказывает ее. Воин, учитель и врач – те довольно много врут, не со зла, а просто по своей природе. У них есть цели, а цель искажает видение.
У меня нет цели. Когда я был в сумасшедшем доме, я помню, что ходил среди разных людей, и все они что-то делали, каждый охваченный своим огнем, даже те, кто застыл в неподвижности. Я ничего тогда не понимал, я всё видел по отдельности, но не понимал, кто я и зачем. Тогда я встретил одну девушку, она тоже ничего особо не понимала, но не тужила от этого, а старалась сделать жизнь повеселее: развешивала тряпочки на стульях, гладила кого-то по голове, пела песни. Я только с ней мог разговаривать и я спросил ее: «Кому же можно верить?» она сказала, что Богу. И я тогда увидел, что не на кого довериться, и все равно ничего не понятно, и только Богу стоит доверять. Но уж зато Богу стоит доверять абсолютно. Я взял тогда стул и спросил ее, эту девушку: «Ведь это Бог сделал стул?» Она сказала, что да. Я сказал: «Значит, этот стул нужно любить?» Она кивнула. Тогда я обнял стул и поцеловал. Она засмеялась и сказала, что не обязательно всё делать так серьезно. Но для меня это было очень важно. Только тогда я увидел, что было вокруг меня – потому что этих странных людей сделал Бог, и их нужно было любить. Я потом увидел их глаза, и там было очень много живого, и я стал это видеть, потому что кроме меня это видеть было некому..