Читать «Rrzepraszam Варшавская история» онлайн - страница 4
Анатолий Друзенко
Что, собственно, я знаю об этой стране?
Ну, конечно – Лжедмитрий! Привел их в Россию. А Сусанин – потом – завлек в непроходимые болота.
Еще маршал Сейма. Стучит посохом, а супернезависимый депутат кричит из зала: “Не согласен!” Вето – оно и есть вето.
Само собой, Коперник: первым понял мужик, что планеты вращаются вокруг Солнца.
Костюшко: отстоял независимость… Америки.
Мицкевич с Пушкиным дружил.
Полонез Огинского.
Дзержинский.
Варшавское восстание.
Лято, Дейна, Шармах – олимпийские чемпионы по футболу.
Берут, Гомулка, Герек – вожди.
Ансамбль “Червоны гитары”.
Косметика фирмы “Полена”.
Кажется, все…
В Бресте меняем колеса.
– Буты, – поясняет сосед по купе.
– Что?
– Поляки так колеса называют. И туфли. Поговорка есть: у поляка даже бут – пан.
Над продрогшей Варшавой висит оранжевый блин.
На Центральном вокзале встречают коллеги.
Кое-кого я знаю.
Ермолович приехал загодя, чтобы подготовить корпункт к сдаче.
Суетливо обнимаюсь с Саней Рогожиным, сокурсником, а теперь – корреспондентом ТАСС.
С Костей Щербаковым студентами отбывали сенокосную повинность под
Можайском. Здесь он представляет малопонятную организацию с протяжным, как вздох, наименованием – ВААП. Ему завидуют. И как не завидовать, если у человека одна задача – накрывать за казенный кошт, налаживая контакты с капризной польской интеллигенцией.
Вялотекущий мальчишник в корпункте.
Накануне они ездили гуртом в Люблин и теперь подначивают друг друга:
– А ты вчера здорово выступил!
Разбежались быстро…
Началась рутина.
Ермолович пишет акты – на каждую строку в инвентарной ведомости: от автомобиля “Волга” до обувной щетки. Я перепечатываю на машинке, после чего подписываемся: “Ермолович сдал, Друзенко принял”.
Коктейль в посольстве.
Закуску купили на рынке.
Выпивку я привез из Москвы. Сопроводительная бумага разъясняет: “Для представительских целей”. Обыкновенная водка, а как звучит!
Среди гостей самая величавая – в буквальном смысле – певица Анна Герман.
Мужа – он ей по плечо – представила:
– Пан инженер.
Похожий на воблу советник по прозвищу Птичкин, которого все считают резидентом, толкнул спич.
Перед этим несколько раз подходил, спрашивал:
– Извините, как ваша фамилия?
Все равно перепутал…
Утром в корпункте не умолкает радио, а по вечерам – телевизор.
Вживаюсь в ауру чужой речи.
Бесконечная “угадай-ка”.
“Неделя” у поляков не неделя, а “воскресенье”, “ютро” – не утро, а
“завтра”, “кавер” – не ковер, а “икра”, “диван” – не диван, а
“ковер”, “крават” – не кровать, а “галстук”, “склеп” – не могила, а
“магазин”, который в свою очередь не что иное, как “журнал”.
Отовсюду – вежливый шелест: “проше… проше… проше” (пожалуйста).
Когда злятся, вспоминают почему-то про бледную курицу:
– Курча бляда!
Ничего не напоминает?
Один пан просит у другого в долг, а у того – пусто. Что говорят в таких случаях?
– Не могу.
Поляк говорит:
– Трудно.
Приветствие:
– Припадаю к вашим ногам.
Ответ:
– А я уже лежу у ваших.
К подполковнику обращаются – пан полковник, к вице-премьеру – пан премьер, к вице-министру – пан министр.