Читать «Камень, брошенный богом» онлайн - страница 5

Господи, боже мой, — воззвал я и по русской привычке тут же ругнулся для острастки.

— Да ты не стесняйся, сыпь не по-книжному, — поддержал порыв пузан. — У нас не храм. Можно! — и хитро подмигнув, постучал по блокноту длинным ногтем и вполголоса добавил. — Если заковыристо, то по сроку скидка.

Я сыпанул пару многоэтажных фраз из лексикона знакомых портовых грузцов. На сердце маленько, но полегчало. Пузан остался недоволен.

— Лепет гимназистки, честное слово.

Представьте, я с ним согласился. Ибо то, что произошло, мгновение погодя, требовало выражений куда более забористых.

Темноту пещеры прорвало. Изо всех щелей, стеная и плача, повалил грешный люд. Кого-то хмыря взахлеб рвали трехглавые псы, другой пил горящую смолу из собственной задницы, третий руками выламывал себе ребра, четвертый, краснея от натуги, играл на члене как на волынке, пятый кормил грудью отсеченную голову, шестой в беге наступал на вываленный до земли изо рта язык, седьмой нес в оберемке кишки, восьмой…, сотый…, тысячный…, миллионный… Все они стремились к центру пещеры, где на трибуне жестикулировал веселый брюнет с разноцветными глазами, черным и зеленым.

— Индульгенции! Индульгенции! — орал он, разбрасывая четвертинки листков. — Не покупаются, не продаются, так раздаются! Ни какого обмана, убедитесь сами! Поймал счастье, на выход с вещами!

Тысячи страдальцев, в сутолоке, поверх голов, в крике и вое тянулись за вожделенной бумагой. Тщетно! От соприкосновения индульгенции ярко вспыхивали и мгновенно сгорали, распадаясь прахом в жадных ладонях грешников, от чего те выли и орали еще громче.

Я почувствовал острую потребность заскулить. Тихо, жалостливо, как заблудившаяся Каштанка, в надежде, что добрая рука меня приласкает и утешит. Не утешили и не приласкали. Пузан, с видом знатока и гурмана обозревавший шествие, без излишних эмоций поторопил меня.

— Ну, подымайсь, болезный. Не барин вылеживаться.

Потребовалось время сообразить чего он хочет. Смысл сказанного с великим трудом пробился в отупевший от страха разум.

— Вставай!? Ноги где? — я пнул культей простыню, надеясь увильнуть от вливания в общий строй.

— Ах, да, — спохватился пузан и по-разбойничьи звонко свистнул.

Откромсанные гильотиной члены пришлепали, бодро отбивая такт.

Раз! Два! Левой!

Раз! Два! Правой!

Шли солдаты на войну!

— А, ну веселей, — подзадорил их пузан, захлопав в ладоши. — Мыла Маша ножки белые в пруду!

Ноги, переступая с пятки на носок, пошли русскую плясовую.

— Ать! Ать! Ать! — хлопал пузан в такт. — Не плошай, молодцы!

Ободряемые хлопками "молодцы" не плошали. Пыль поднялась столбом, как от кавалерийского эскадрона. Не знаю, где они выучились выделывать кренделя, но среди скромных талантов их бывшего хозяина, мастерство взбрыкивать голеностопом и трясти мудями не значилось как таковое.

Натешившись, до умильной слезы, пузан призвал разохотившийся до пляса кордебалет к порядку.

— Побаловались и будя! Давайте на место!

Ноги, стриганув антраша, исполнили команду.