Читать «Актерская курилка» онлайн - страница 36

***

В музыкальном мире одно из самых почитаемых – имя Петра Соломоновича Столярского. Этот полуграмотный одесский еврей был великим педагогом: из его рук выходили великие скрипачи. Одного имени Давида Ойстраха уже достаточно.

Очень много баек о своеобразной манере Столярского выражать свои мысли на русском языке. Виолончелист Яша Слободкин рассказывал мне, как перед войной, приглашенные на прием в Кремль, шли они по ковровым дорожкам. Слободкин страшно волновался, и Столярский недовольно заметил ему: "Яша, шо ты мне блондаешься под ногами! Дай я уже пойду немножко прежде!"

На этом приеме Столярскому сообщили, что первой в СССР музыкальной школе-десятилетке, которую он организовал в Одессе, присваивается его имя. В ответ Столярский прочувствованно воскликнул: "За то, что сделали школу имени МЕНЕ… да здравствует Лазарь Моисеевич Каганович… и все эти остальные шишки!" Надо сказать, что среди "остальных шишек" был, на минуточку, Сталин, и все взоры обратились в его сторону. "Великий друг музыкантов" усмехнулся и в гробовой тишине несколько раз хлопнул в ладоши, после чего аудитория разразилась бурными аплодисментами.

***

Ойстрах готовился к одному из своих первых конкурсов. Столярский был с ним особенно строг, ему все казалось, что Давид может сыграть лучше. И вот однажды, когда Ойстрах в очередной раз сыграл учителю программу, Столярский упавшим голосом сказал: "Ой, Додик, ты мене сегодня возмутил!" – отвернулся и заплакал, закрыв глаза рукой. "Неужели так плохо?" – спросил ученик, и учитель ответил: "Ой, нет, Додик: ты мене возмутил на ДА!"

***

Гуляя по одесским улицам и завидев женщину с маленьким ребенком, Столярский тут же бросался наперерез: "Мадам, позвольте посмотреть ручку вашего ребенка!" Брал ручку, осторожно мял ее, ощупывал, подносил к своим близоруким глазам и огорченно вздыхал: "Ах, нет, мадам – живите спокойно…"

***

Я ставил спектакль в Театре музыкальной комедии. Дирижер мне попался замечательный – тонкий музыкант, очень хорошо ощущающий театральную фактуру, но очень пьющий, очень! Вот мне репетицию начинать, а он сидит – весь в поту, губы синие, глаз нет, молотит его крупной дрожью со страшного похмелья… Молодой баритон пожалел его, обнял за плечи: "Григорич, я рядом живу, пойдем ко мне, у меня бутылка водки припрятана!" Тот приподнял веки: "А жена? Жена, небось, дома?" "Дома, да она ничего…" "Как ничего? Очень даже чего! – разволновался дирижер. – Она же пьет у тебя, Коленька!" "Ну, как она пьет, – удивился баритон, – так, изредка по рюмочке…" "Все равно, – затрясся несчастный, – увидит, как мы разливаем, позавидует, и делиться придется! Нет, миленький, к тебе не пойдем: беги скорей, неси свою бутылку сюда, пока я вовсе не помер!"